ститута. Кандидат технических наук в 27, доктор технических наук в 47. Работал в области автоматизации проектирования в электронике, оптимизации оптических систем, робототехники и цифрового вещания. В качестве гаст-профессора читал лекции в Синьянском университете (КНР).
Credo
Я математик, музыкант, художник,
И где-то в глубине души поэт.
Я выбрал среди форм стиха возможных
Классический шекспировский сонет.
По лаконичности и строгости строенья
Сродни сонатам Моцарта вполне,
Он близок мне, как Ферми уравненье,
Как водяные лилии Моне.
В начале – экспозиция сонета,
Ей вторит вслед идущая строфа,
За ней грядёт апофеоз сюжета
И эпикриз в оставшихся строках.
Да не осудит меня въедливый читатель,
Бодлера и Бальмонта почитатель.
Vita brevis ars longa[1]
Искусство, ты больно. Твой бледный лик
Обезображен маскою страданий.
Твой идеал прекрасного поник
Под грузом формалистских притязаний.
Твои шедевры, пережившие в веках,
Линчуют на торгах аукционов.
И как вложенье капитала олигарх
Тебя скупает для своих салонов.
Иной неофит, начитавшись книг,
Вам скажет, что искусства век измерен.
Но, несомненно, тезис сей неверен.
Искусство живо, хоть и бледен его лик.
И прав был мудрый Гиппократ, конечно,
Сказав – жизнь коротка, искусство вечно!
Clavus clavo pellĭtur[2]
Мой дядя не без щеголянья
Премудрость древних уважал,
Когда «клин клином вышибал»
Наутро после возлиянья.
У древних, говорил, учись,
Учись искусству врачеванья.
И в случае недомоганья,
Чем заболел, тем и лечись.
Но этот принцип, как основа,
Ему однажды не помог,
После чего клин клином снова
Он больше вышибать не мог.
С тех пор лечусь я аспирином,
Чураясь мудрости «клин клином»!
Corda nostra laudus est[3]
Наши сердца больны от любви.
Даже если мы этого не замечаем,
В осеннюю просинь, в цветение мая,
Наши сердца больны от любви.
Наши сердца больны от тоски.
Если даже себя на иное настроим,
В зимнюю слякоть, средь летнего зноя,
Наши сердца больны от тоски.
Тоски по любви, о которой мечталось
В кружении вальса в балу новогоднем,
Тоски без любви, от которой осталась
Лишь ссохлая роза на пыльном комоде
И некая странно щемящая жалость
К тому, что прошло и навеки уходит.
De amicorum consilio[4]
С. Есенину
По совету друзей он покинул родные места,
Дом в деревне с цветущим весенней порой старым садом,
И с доверчивой мягкой улыбкой на юных устах
Распрощался с берёзовым детством и тихим укладом.
В шумном городе он приобрёл много новых друзей,
Многих женщин объятия стали усладой поэта,
Но одной был он верен – неказистой музе своей,
Воспевая деревню, что солнцем весенним согрета.
Годы шли, много стран он в скитаньях своих повидал,
Много славы снискал со своей деревенскою лирой,
И с глубокой тоской иногда в тишине вспоминал
Старый сад над рекой и заброшенный дом, сердцу милый.
Он закончил свой путь, разуверившись в музе своей,
Вдалеке от тех мест, что оставил, послушав друзей.
Amici, diem perdidi[5]
Ночь, улица, фонарь, аптека…
А. Блок
Ночь, улица, канал… Играет
Рябь в отраженье фонаря,
Но мысль меня не покидает,
Что этот день прожит не зря.
Я погружаюсь в размышленья
И, наслаждаясь тишиной,
Переживаю