Курчавый и ловкий, как обезьянка. Я ловлю его веселый взгляд, он лихо подмигивает и тут же подобострастно застывает, сомкнув перед собой ладони и не сводя глаз с отца. Вот! Я нашел себе друга! И как оказалось – навсегда.
– А давайте в карты сыграем! – вдруг весело предлагает бабушка, которая сперва была как бы в тени и вдруг стала главной.
Все оживляются, гремят стульями. Игорек даже потирает ладошки – видно, мастак. Но…
– Ладно, пора укладываться, – произносит Иван Сергеевич и встает.
Должно же быть последнее слово за ним. Взрослые начинают двигать мебель, стелить. Нам с Владленом и Игорьком постелено на полу – мы дурачимся, деремся подушками. Первая моя ночевка в Москве.
Солнечное утро. Солнце даже в уборной – узкой полосой, через крохотное окошко. Загляделся! Это странное помещение, похожее на башню изнутри, почему-то приводит меня в восторг. Все его стены, от пола до потолка, увешаны плоскими деревянными бубликами разных цветов. «Это же… хомуты!» – начинаю сочинять я. Однажды я видел хомуты на селекционной станции под Казанью. Правда, там они были кожаные. А здесь – почему-то деревянные и используются… как сидения для унитаза! Я хохочу – я счастлив. Сходство одного с другим восхитило меня. Никакой музей, даже самый великолепный, не приводил меня в такой же восторг, как эта «башня»: здесь творил я! И при этом словно соревновался с кем-то: еще, еще! А еще это… Не хомуты – бумеранги! Куда бы их зашвырнуть? Вся стена за моей спиной в цветных бумерангах. Сколько же здесь аборигенов живет? И на кого тут охотятся? Ликую! Как говорила бабушка: «Дураку все смешно!»
Разбираясь с этой утварью, в то же время слышу, как в гулком коридоре по телефону, висевшему у входных дверей, говорит мама.
– Так что, Дуся, все хорошо! Отец куда надо позвонил, все устроил. Можно ехать в Ленинград! Отправляй мебель. Да, как там записано – на Саперный. Целую тебя!
Я понимаю, что это важный момент моей жизни, и знаю даже то, что он запомнится… благодаря «хомутам», и что ставить такие метки на времени – милое дело. Сидел тут не зря.
– Эй! Ты там, случайно, не заснул? – мамин веселый голос.
– Нет! – кричу я гулко.
– Тогда выходи. Только вымой руки.
Я шумлю водой, потом, лихо щелкнув щеколдой, выхожу, и мы с мамой, счастливые, идем по длинному московскому коридору. Сколько раз я еще ходил по нему – с годами менялось все, кроме этого коридора.
Последний раз я ночевал в этой квартире, уже всеми покинутой, после бурного обмывания диплома ВГИКа – Всесоюзного государственного института кинематографии – в компании самого Валентина Ивановича Ежова, руководителя диплома. И в «финал» вышли он и я – остальные слиняли, а мы всё пили. После чего я оказался здесь. Коридор качался, но я хохотал. Входную дверь я выбил – или была так? Рухнул на распоротый матрас, а утром проснулся весь в стружках из него. Хорошо отдохнул. И отметил – начало и расцвет моей творческой жизни – здесь! И стружки гордо потом носил в