Авдотья. Юрий Борисович Чигров

х косметики и пластической хирургии. В меру погоревав, она убедила сама себя, что новых ног не купишь, а «старые» – вовсе не мешают весело смеяться и горячо любить жизнь. Окончив школу, Дуня подала заявление в педагогический институт. Экзамены – провал! На следующий год ситуация повторилась. Побежали дни, месяцы, годы, и вот уже свой тридцать девятый год рождения Дуня встретила не только без высшего образования, а к тому же, и без мужа, без детей, без перспективы когда-либо обрести семью. Главное, что она приобрела в своём провинциальном городке к этим годам, так это двадцатилетний стаж работы за мизерную зарплату. Работала Дуня воспитателем в детском саду. Она никогда не жаловалась на свою судьбу, но очень часто, зарывшись головой в подушку, оставляла на ней следы своих горьких слёз. Следы, быстро высохнув, исчезали, горькая безысходность, впитавшись в подушку, оставалась. Дуне не пришлось столкнуться с чувством ранней девичьей любви, не приходила любовь и тогда, когда её уже трудно было назвать молодой девушкой.

      – Так надо, – думала Дуня, – видно, нет у меня таланта, любить, да и не всем он даётся, значит, так надо.

      Лукавила Дуня. Очень, очень она хотела, чтобы судьба подарила ей кусочек женского счастья.

      В один из пасмурных дней, когда Дуня, находясь на своём рабочем месте, приводила в порядок детские тумбочки, в помещение вошла молодая работница детского садика Шура. Присев на детский стульчик, она долго смотрела на Дуню, затем тихо произнесла:

      – Дуня, может быть, хватит себя накручивать негативом? Ну, сколько можно играть в молчанку? Почему же ты всё-таки такая "бука"?

      Дуня так же тихо ей ответила:

      – Никого я не накручиваю, я привожу в порядок тумбочки.

      – Я видела, как ты недавно плакала в уголке, – произнесла Шура, – тогда я к тебе не подошла, не хотела в душу лезть.

      – А сейчас хочешь? – спросила недоверчиво Дуня.

      – И сейчас не хочу, просто мне жалко тебя, – ответила Шура, – я вижу, как ты себя изводишь, что-то мучает тебя. Может быть, я смогу чем-то помочь? Мы всё-токи подруги.

      – Ну, и что ж, что мы подруги, зачем тебе моя правда, Шура?

      – Часто, когда думаешь, что всё потеряно, оказывается, что потеряно не всё. Я вижу, что тебе плохо, поэтому это и говорю.

      Дуня села на стул, положив руки на колени.

      – Ты молодая, Шура, – сказала она, – у тебя – семья; у тебя есть муж, дети. У меня ничего этого нет, и никогда не было. А сказать тебе, что у меня есть? Скажу! Я являюсь обладательницей замечательного груза: на мне висят года размером в 39 лет. Замечательный груз, не правда ли?

      – Неожиданное признание, а я и не знала про это, – ответила Шура.

      Дуня неожиданно начала плакать, вытирая слёзы платочком. Шура, как могла, стала её успокаивать:

      – Дуня! Мне кажется, раз такое случилось, то прими это как данность, вот и всё. Я не знаю, что тут ещё можно сказать.

      Дуня сквозь слёзы невнятно забормотала:

      – Что мне принять как данность? Зарплату мою великую? Работая воспитателем в детском саду, я 20 лет смотрю на чужих детей. А то, что своих детей у меня нет, я спокойненько должна воспринимать как данность? Шура, я же ещё не покойник, чтобы ничего не чувствовать. У меня ведь сердце есть, у меня душа есть, как с этим-то быть?

      – Ну, к примеру, философски можно подойти к этому вопросу, – предложила Шура. – Лишь бы – мужик, это не выход. Как говаривала актриса Мордюкова, обращаясь к мужчине в каком-то фильме: "Хороший ты мужик, но не орёл". А зачем тебе "не орёл"? С ним одни мученья – лучше одной быть.