Эльвира Барякина

Женщина с большой буквы «Ж»


Скачать книгу

телефонами ЖЭКа у меня рука не поднималась, и я начала записывать туда мысли.

      На букву «А»: «А на меня Извольский смотрит!»

      На букву «Б»: «Баранова – дура».

      На букву «В»: «Верность – вот чем я его замучаю!»

      Летопись обрывалась на странице с буквой «Ж». Понятно, что на ней было написано.

      В течение последующих двадцати лет я писала все, что угодно, кроме дневника, – романы, уставы и заявления в ЗАГС. Вчера мой психоаналитик Арни сказал, что без дневника мне больше нельзя.

      – Записывай все, что тебя волнует. Спроси себя, кто ты?

      Кто я? Я человек необычной биографии и необычных страданий.

      Меня зовут Мардж Тенш. Когда-то была Маргаритой Теньшовой, но со временем часть имени отвалилась.

      Живу в Северном Голливуде, самом паршивом городе на свете.

      У меня отвратительная работа: я литературный агент.

      У меня дурацкое хобби: я пишу книги.

      У меня толстая попа.

      У меня нет мужа, детей и полезных привычек. Зато у меня есть место на кладбище.

      Мы с Мелиской ездили туда на прошлой неделе. Посидели на могилках, поскорбели.

      – Лучше всего хорониться в Италии, – сказала Мелисса. – Там что ни склеп, так дворец. А у нас на кладбищах только коз пасти.

      Она ворчала, потому что ей досталось место под забором.

      – Зато у меня будет самая интересная табличка. Ко мне даже экскурсии будут водить! Знаешь, что я напишу?

      – Что?

      – «Омолаживающая могила доктора хиромантических наук мадам Мелиссы Тернер. Исцеление от бородавок и женского недомогания».

      А я решила, что у меня будет только имя и эпитафия по-русски:

      Любви искала – так и не нашла,

      И Нобелевку, жаль, не получила,

      Зато сия изящная могила

      К моей фигуре очень подошла.

      Судьба человека

[8 мая 2005 г.]

      Аквариум во всю стену, на столе – проволочный человечек в лодке. Мой психоаналитик Арни называет его «Пациент, гребущий к счастью».

      Когда мы встретились в первый раз, Арни спросил:

      – Почему вы здесь?

      – Да вот – смысл жизни потеряла. У вас он нигде не завалялся?

      Арни похихикал и начал меня хвалить. Так я стала его постоянным клиентом.

      У него приятный голос и горячие ладони. Темечко покрывает белая грива, и, когда Арни сидит у окна, вокруг его головы зажигается нимб.

      Он умеет расспрашивать так, что ты чувствуешь себя звездой: твоя дурь – это благородное заболевание, твои тараканы в башке бесценны.

      Половина голливудского бомонда лечится у Арни от плохого характера. Мне лестно находиться в такой компании. Придешь к нему на прием, опустишься в кресло: «А ведь на этом месте сидели самые известные задницы мира!»

      Мы разгребаем мою биографию, как археологи – древние развалины. Особо тщательно Арни копается в детстве. Оно у меня уникальное, такого ни у одной голливудской звезды нет: папа-коммунист, мама-передовик. Сам Арни рос в пятидесятые, во время «охоты на ведьм», и для него это звучит как «папа-вампир, мама-оборотень». Я с удовольствием щекочу ему нервы – мне нравится удивлять человека, которого ничем не удивишь.

      Иногда мы спорим. Арни пытается доказать мне, что смысла в жизни нет и быть не может. Ну как же не может, если раньше он всегда был?

      Поначалу он заключался в маме. Помню, как я ждала ее с работы. Заберусь на подоконник, подожму колени к подбородку и смотрю на улицу. Вдруг сейчас в толпе мелькнет белая шапка?

      Потом было много других смыслов. Постепенно мамино место заняла наша дворовая компания. Мы прыгали с крыш гаражей и лазили в подвалы с дурной репутацией. Наша стая казалась нам центром вселенной: ее признание было высшей наградой, ее порицание – катастрофой.

      Казалось, планеты не должны сходить с орбит, но однажды я обнаружила, что вращаюсь уже вокруг другого «солнца». В моей душе поселилась Любовь, и там не оставалось места ни для кого, кроме ясноглазого Запаскина. В университете его заменил доцент Пьющенко. Ему на смену пришел муж № 1 – Димочка Кегельбан, который вывез меня в Америку. Объекты были не так уж и важны для меня, важно было хмельное чувство влюбленности и желание петь, летать и умереть одновременно.

      Моя любовь сдохла, не выдержав конкуренции с реальностью. Деньги! Вот о чем я думала, шлепая мимо роскошных нью-йоркских витрин: «Люди, скиньтесь по доллару мне на богатство! От вас не убудет!» Но людям было жалко.

      Деньги появились вместе с работой в престижном журнале. Я засиживалась в редакции до полуночи и вместо снов видела производственные совещания. Но потом меня уволили по собственному желанию президента.

      На меня снизошло откровение: Господи! Да я тратила жизнь на то, что мне было не нужно! Я сто лет не была в театре! Мои платья выходили из моды до того, как я успевала их надеть!

      Я