указывало хотя бы даже на знакомее место, а уж тем более никак не на кровать и стены комнаты. У себя дома слишком тесно, и стены он буквально чувствует, располагая способностью передвигаться меж ними не открывая глаз, но в этом поле он уже протирает глаза, надеясь понять, что же это происходит, как он сюда попал, не видение ли все это и не происки кого.
Озираясь, он видит вокруг сплошное поле, поросшее травой, к октябрю успевшую приобрести однообразный желтый цвет и в тумане выглядящей сплошным полотном, покрытым серой дымкой. Сама трава мокрая от осадков, а может это роса, ведь по времени, как будто должно скоро начать светать, а может, солнце и вовсе только село, как знать, но здесь не так уж темно. Местами торчат сухие деревья, разбросанные все больше одиночно, и реже группами от двух до пяти штук. Среди них высятся особенно заметные ели. Если присмотреться, то отдаленно виднеются их шпили над общим пейзажем. Человек то изумленно, то испуганно оглядывается, пытаясь взором приметить хоть что-то разнообразнее желто-серых цветов, за что можно «ухватится» взором и мчатся навстречу им, находя признаки цивилизации, а значит надежды, что он не обречен сгинуть в бреду где-то в немыслимом месте. Но, не единожды обернувшись вокруг себя, лишь укоренилось убеждение, что здесь-то, как раз, ничего такого нет, лишь пустота. После такого открытия принялась подступать тревога, он поспешил куда-то вперед, совершено бездумно, а спустя минуту и вовсе сорвался на бег, точно спасаясь от преследования, но, не разобрав под ногами ландшафта, скатился в овраг, на дне которого не задержался, мигом вскочив на ноги и рванув наверх. Эта оплошность стоила не столько синяков, сколько еще большего страха, ведь как знать, кто ждет его в этом тумане и что может находиться в глубине оврагов? Потерявшись в пространстве, он тщетно пытается отыскать следы примятой им же травы, но и она как будто против, не желая помогать, вся выпрямилась и теперь он окончательно сбит с толку. Обернувшись вокруг себя несколько раз, он вновь не приметил ничего, за что бы зацепился взор, лишь трава, деревья и более ничего. Рванув вперед, куда повернуты ступни, он спотыкался о муравейники, цеплялся ногами за спутанные стебли травы и падал в сырые ее сплетения, откуда вырывался, все более испуганно и судорожно пытался вспомнить вчерашний день, как он попал сюда, и куда именно «сюда»? Но не найдя хоть какого бы то ни было вразумительного ответа, он все шел, уверенный, что движение – лучше, нежели стоять столбом в поле. И таким образом, очень скоро, он вышел к небольшому пруду.
Над ним все так же перетекал туман, и лишь шум от насекомых разбавлял тишину над стоячей водой. Непременно решив, что нужно умыть лицо, он встал на колени у берега, зачерпнул воды, плеснул на себя, потом еще раз набрал, делал пару глотков и в это момент от чего-то в голову полезли неприятные мысли о склизких обитателях рек, озер, болот, ручьев: пиявках, ужах, обитающих у воды лягушках, тритонах и даже рыбах, чьи скользкие тела совсем не назовешь приятными для светского городского человека. С отвращением он одернулся от озера, поднявшись, принялся себя осматриваться, отплевываться и уже успел отойти назад, как увидел, что на воде мелькает отражение огонька. Зациклившись на нем, он не двигался около полуминуты, пока резко не дернул голову вверх и заметил, что прямо перед ним холм, а на нем, очевидно, почти у края, проходит дорога. Несколько раз содрогнувшись, он дернулся то влево, то вправо, пока не решил обойти озеро справа и помчался наверх. Холм все так же поросший травой, скользкий, и чтобы не упасть, он хватался руками за мертвые травы, иной раз, вырывая их с корнем, едва не падая, и скатывался назад. Так он взбирался, под конец уже на коленях, но преодолев высоту, в конец испачкав одежду и расцарапав руки, вскочил на ноги и побежал на дорогу, где совсем недавно проезжала машина, и именно от нее отразился огонек на озерную гладь.
Дрожа от холода, приступа неконтролируемой паники и волнения, он стучал зубами, утирал лицо краем своего сырого рукава. Мокрые волосы продувал ветер, особенно ощутимый на холме, и теперь он заметил, что на нем нет шляпы, а когда ее удалось потерять, вспомнить уже не мог. Его туфли и без того стоптанные, теперь выглядели совсем дурно, все в грязи, ноги же полностью мокрые, как и брюки по самые колени. Из-под жилетки безобразно выбилась рубашка, и в таком виде он побрел по обочине неведомо в каком направлении, ведь на пути пока не попалось ни единого указателя.
Спешно шагая вдоль пустой дороги, он тихо стучал стоптанными каблуками туфель по асфальту, и грязь облетала с его обуви, пока, наконец, внешний вид туфель не приобрел относительно порядочный вид, чтобы войти в город, если конечно, он движется в правильном направлении. По дороге больше не проехала ни одна машина, что, впрочем, неудивительно. Сообразив, что сейчас все же раннее утро, так как за последние полчаса посветлело, туман рассеивался, он, тем, не менее, знал, что без хоть какой-либо значимой причины машины не будут кататься здесь в столь ранний час.
По пути он приводил одежду в порядок, как и волосы. На него вдруг напало неприятное, навязчивое волнение. Это несколько странно, но стоит сказать, что он страдал постоянными приступами навязывания тревог и выдумывая поводы для беспокойства на ровном месте, там, где иной человек бы и не озадачился такой бессмыслицей. Иной раз его склонность можно было назвать благом и