их», но вот кто конкретно – не знаю. Однако, кто бы он ни был, оказался прав – я действительно как эта старенькая модель мобильного телефона, что бы ни случилось – выплываю, выгребаю, встаю, иду дальше, хотя на это у меня давно уже нет сил. Жить на морально-волевых, безусловно, красиво, но так утомительно…
С тех пор, как Олег взял в свои руки все, что касается моего лечения, я больше не имею права голоса и не обсуждаю это с ним. Вернее, не обсуждает он, просто ставит перед фактом, а мне остается только принимать это как факт, как закон. Не знаю, есть ли в этом какой-то смысл, потому что внутренне я все равно не согласна, все равно сопротивляюсь. А лечиться без желания и без веры в результат, как известно, нет никакого толка. Но заставить меня верить Олег, разумеется, не может – есть хоть что-то, над чем он не властен. Мне становится все хуже, я пока еще могу это скрыть от него, но всему приходит конец, и я это прекрасно понимаю.
На фоне этого всего как-то притих Денис, и это просто чудо. Да, он периодически приходит к Олегу, когда я там, но ведет себя совершенно иначе – не старается меня уколоть, вывести на эмоции, причинить какой-то дискомфорт. Но все время смотрит на меня таким взглядом, словно видит, каким будет конец, и от этого мне всегда становится не по себе, хотя смерти я не боюсь уже давно – привыкла к этой мысли и перестала бояться и нагнетать. Надо сказать, стало намного легче.
В Москву ехать я не хотела – вот честное слово, ничто так не выматывает меня, как необходимость лечения, которое уже не помогает. Я искренне считаю это пустой тратой сил, времени и денег. И время тут – главный аргумент, потому что никто не знает, сколько еще мне осталось, чтобы вот так его разбазаривать. Но – теперь у меня нет права голоса, а потому ровно за два дня до отлета мой Верхний звонит и сообщает время и номер рейса, а также адрес квартиры. Сам он улетит завтра, ему нужно с кем-то встретиться, в новых условиях приходится перестраивать всю логистику поставок, и Олег бьется с этим вот уже месяц.
– Я тебя встречу в Домодедово, – говорит он, и я вполне резонно возражаю:
– Зачем? Специально туда ехать, ждать – к чему? Я отлично доберусь в Москву сама, встреть меня на вокзале, и все.
О, чудо – Олег соглашается и встречает меня на Павелецком. В Москве лепит мокрый снег, я, совершенно наплевав на то, как выгляжу, повязываю на голову прозорливо прихваченную шаль, больше похожую на тонкий клетчатый плед. Мне действительно плевать на внешний вид – а простудиться нельзя. Олег стряхивает с бритой головы ложащиеся снежные хлопья, поднимает воротник пальто:
– Вот же черт… сейчас вымокну весь, а мне нужно еще в одно место съездить по-быстрому.
Он ловит такси, и через пять минут мы уже стоим у подъезда большого сталинского дома на острове, недалеко от военного комиссариата. Здесь всего одна улица и две набережные, очень спокойно, тихо – вроде как и не центр. Квартира высоко, из окна – вид на реку. Красотища…
Я с вожделением посматриваю на огромную кровать с коваными спинками, но, к сожалению, мне тоже нужно идти – врач ждет на анализы, чтобы завтра уже можно было начать лечение. Это значит, что попутно мне еще поставят порт для капельницы.
– Ты вернешься раньше меня, я там доставку заказал к половине восьмого, потерпи, не ложись, хорошо? – просит Олег, поправляя воротник моего пальто. – Я постараюсь как можно быстрее вернуться.
– Ты занимайся делами спокойно, я справлюсь.
– Справишься ты, – вздыхает Олег, и я вдруг понимаю – он снял эту квартиру специально, потому что она довольно далеко от дома, где живет Лялька, и я не стану ходить туда слишком часто – в темноте плоховато вижу и возвращаться одна не смогу. Но я и без таких предосторожностей не собиралась бывать у Ляльки.
Из больницы возвращаюсь измотанная, под правой ключицей – заклейка, там установлена система для введения лекарств. Очень хочу спать, но нужно дождаться Олега и доставку.
Забираюсь на подоконник с сигаретой и чашкой кофе – этим Олег запасся. Какой кайф… снег прекратился, река покрыта рябью от ветра, по набережной вдоль парапета бежит мужчина в спортивном костюме, а в скверике под окнами гуляют две пожилые дамы с собаками – дворнягой и курцхааром, обе псины в комбинезонах. И все здесь как-то неспешно, словно и не Москва это вовсе – с ее бешеным ритмом, от которого я обычно устаю уже в первый день.
Олег приезжает около девяти, я успела приготовить ужин и накрыть стол.
– Ты устала? – с порога спрашивает он, сбрасывая пальто на вешалку в шкаф.
– От чего? Я успела полежать немного.
– А чем у нас пахнет?
– Мой руки, ужином у нас пахнет.
Олег смеется и скрывается в ванной, откуда выходит уже в пижамных брюках и шерстяных носках:
– Что-то я перемерз сегодня.
– Я тебе сейчас чаю сделаю с лимоном, – но он мягко удерживает меня за столом:
– Потом, Мари, все потом. Посиди со мной.
– Ты какой-то странный сегодня, – замечаю я, протягивая ему салатник и ложку. – Все в порядке?
– Да. Дела лучше, чем я рассчитывал.
– Тогда