>Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Армянская загадка:
Зеленый длинный, висит в гостинной, висит-пищит.
Отгадка:
Селедка.
Почему зеленая?
Моя селедка, в какой цвет хочу, в тот и покрашу.
Почему висит в гостиной?
Моя селедка, куда хочу, туда повешу.
Почему пищит?
Чтобы ты не угадал.
Любители живописи
Я установила этюдник возле живописного прудика, огляделась, порадовалась тишине и безмолвию вокруг. Был пасмурный день конца августа, никто не купался, не скатывался с металлической горки в воду, не оглашал воздух радостными криками, не собирался мне мешать.
Выдавив краски на палитру, я взяла кисть и провела по картону первую линию.
Появились двое. Мальчик и девочка. Встали за моей спиной и… задышали, задышали.
Когда они подошли так близко, что невозможно стало отвести руку с кистью, я обернулась и посмотрела на них. Лет семи-восьми, не больше. Мальчишка весь в вихрах, девочка стриженная.
– Мешаете, – строго сказала я. – Держитесь подальше.
Дети сделали вид, что им неинтересно, скорчили равнодушные мордочки, и стали кидать камни в воду прямо передо мной. Я терпела, хотя круги на воде мне мешали. Пошептавшись, дети ушли, но ненадолго. Через пятнадцать минут они вернулись, залезли на детскую вышку рядом со мной, стали грызть семечки, плеваться шелухой и обсыпать ею мое творение.
– Не плюйтесь.
Я скинула шелуху с волос, недовольно посмотрела на них. Они слезли и ушли, как оказалось, за подкреплением. Вернулись вчетвером.
К этому времени измазанная мною картонка стала напоминать пейзаж. Приведенные товарищи, два мальчика, громко одобрили его, и теперь четверо стояли за моей спиной и наблюдали, как я вожу кистью. Дышали доброжелательно, подбадривающе дышали.
Так прошло полчаса. Кого-то из них позвали обедать, но мальчик решительно отказался от еды, дышать за моей спиной было важнее. Через час я, утомленная неожиданной популярностью, решила сворачивать деятельность. Стала собирать кисточки, укладывать их. Но этюдник закрыть мне не удалось. Только я взяла в руки картонку с пейзажем, как услышала за спиной горестный вопль:
– Ой, подождите! Не убирайте, всего минуточку, а то мой брат не увидит вашу картину.
Я вздохнула, поставив картину на этюдник. Подождали брата.
Подошла женщина с младенцем на руках.
– Вот он мой брат! – закричал вихрастый поклонник живописи мне и обернулся к брату:
– Смотри, какая красивая картина.
Младенец пускал пузыри и таращил глазенки. Видимо, одобрял.
Изменение чувств
Мягкое полуденное солнце стучало в окна веранды, звало на простор полей и озера, но мы, расслабившись после дневных трудов, накормив детей и мужчин, перемыв посуду, накрепко приросли к стульям и оставались глухими к зову летнего дня.
Виола с Дианой не виделись тридцать пять лет и встретились сегодняшним утром здесь, на Динкиной Селигерской даче.
Девчонки, вернее бывшие тридцать пять лет назад девчонками, болтали, радуясь встрече, всматривались одна в другую, находя через толщу дней, изменивших облик, привычные, знакомые черты, а я сидела, щурилась на солнышке и гордилась тем, что способствовала их встрече.
Беседа прыгала с одного на другое, с детей на внуков, со своей жизни на жизнь общих знакомых и друзей, сейчас отсутствующих.
Разговор зашел о Люсе, нашей близкой подруге.
Люсин жизненный путь был нелегким и запутанным, и Виола рассказывала, как к Люсе, после того, как она овдовела, сватался бывший любовник, надеясь в конце жизни соединить их судьбы.
– Представляете, – Виолетта поднимала брови, округляла темные глаза, – она ему отказала. Я ее спрашиваю:
– Люсь, а что ты так? Всё же у вас любовь была.
Люся отмахнулась:
– Да как представлю эту семейную жизнь, опять начнется – где мои носки, где трусы, где брюки, – всё время мечись, бегай, помни, обслуживай, нет, не хочу, на свободе лучше. У меня внуки пошли, хватит с меня забот. Не хочу замуж…
– Вот так, – подытожила Виола, – то кровь кипит, страсти полыхают, а теперь носки, трусы, где…
Мы погрузились в раздумье о превратностях чувств и трудностях быта. Стало тихо, слышно было, как жужжала, билась в стекло заблудшая оса.
В наивысший пик наших раздумий о любви и браке открылась дверь веранды и в щели показалась голова Димки, Виолеттиного мужа. Три пары глаз выжидательно уставились на нее.
– Вета, –