адную дверь было проигнорировать его. Он уже отклонил, конечно, очень вежливо, все приглашения местного бомонда – от викария до председателя приходского совета – открыть летний праздник или вступить в клубы бриджа, крикета и тенниса, более того, нашел отвертку и снял дверной молоток. Чтобы не беспокоили.
Однако это был не тот вежливый стук кого-то, кто надеялся вовлечь его в очередное благое дело местного значения. Сейчас стучали достаточно сильно.
Обеспокоенный тем, что на улице, возможно, случилась авария и есть жертвы, он сжал кулаки, унимая дрожь в руках, заставил себя встать из-за стола и подойти к входной двери, где столкнулся с разъяренной женщиной, швырнувшей ему в лицо пучок увядающей растительности. Что ж, жалеть о том, что решил открыть дверь, поздно.
Но он не обязан терпеть оскорбления от какой-то сумасшедшей. На ней были рабочие штаны, видавшие лучшие времена. Белокурые волосы выбивались из-под платка. С красными разгоряченными щеками она выглядела так, словно сошла с плаката «Все для Победы» 1942 года.
Он отступил, намереваясь закрыть дверь, но она успела поставить ботинок, мешая сделать это. Пока Люсьен рассматривал ее, от него откололся комок засохшей грязи, рассыпавшийся в пыль и покрывший полированную поверхность пола в холле.
– Что вам надо?
– Я живу в соседнем коттедже, – заявила она. – И ты опрыскал мой сад ядом. Посмотри на это!
Она потрясла перед его лицом увядающими растениями.
Эта сумасшедшая ругалась из-за крапивы?
– Да это же крапива. Обыкновенная увядшая крапива.
– Это двудомная крапива, среда обитания и источник пищи для красного адмирала, павлина и маленьких черепаховых бабочек.
– Возможно, ты не заметила, но здесь сотни видов крапивы.
– Если посмотришь внимательно, – она оборвала его на полуслове, – увидишь, где гусеницы во время окукливания сплели вокруг себя шелковые коконы. – Она указала на один из увядших листьев. – Это красный адмирал. Точнее, был бы красным адмиралом, если бы участок с крапивой не опрыскали средством от сорняков.
– Прости, но если бы ты была свидетелем некоторых зверств, которые видел я, не плакала бы из-за нескольких бабочек.
– Прости? Такое простое слово. Правда, бессмысленное в тот момент, когда ты добавляешь к нему «но».
Конечно, она права, но он не собирался пускаться в семантику, а просто хотел, чтобы незваная гостья ушла. И спасение пришло из неожиданного источника. Он уловил движение среди увядших листьев.
– Разве это не гусеница? По-моему, выглядит очень живой.
Женщина присмотрелась.
– Что? О боже, это маленький панцирь. И их будут десятки.
– И явно очень голодные.
Она уставилась на него.
– Очень голодные! А ты своей химической атакой только что уничтожил их источник пищи.
– Да как ты смеешь!
– Смею!
Она не отступала. Напротив, приблизилась еще, не сводя с него темно-синих глаз. Большие, с длинными ресницами, очень темно-синие глаза взорвали память. Воспоминание о вспышке боли. В другое время, в другом месте. Он отступил, вскинув руку в защитном жесте.
– Мистер Грей?
Жгучий укол крапивы по руке вернул в настоящее. К женщине, растревожившей его. Она стояла очень близко, держала его руку в своей, от нее и ее одежды исходил острый аромат свежих трав и сладость лаванды. Он мог ощутить мягкое тепло, пробуждающее к жизни его онемевшее тело.
– Люсьен?
Ее рот, мягкий, розовый, манящий, был близко от его собственного. Она прижималась к нему, поддерживая его. Непонятно, как это произошло, но их губы встретились в каком-то бессмысленном поцелуе, который буквально искрил.
Он был где-то в другом месте. Земля дрожала, он задыхался и знал, просто знал, что должен держаться этой женщины, спасти ее.
– Мистер Грей…
Дрожь пробежала по телу, когда он вернулся в деревню Котсуолд, где тишину нарушало лишь отдаленное эхо кукушки.
– Ты в порядке?
Сумасшедшая поклонница крапивы смотрела на него с неподдельным беспокойством. Он только что поцеловал ее так, будто грянул конец света, а она спрашивает, все ли с ним в порядке? Ни возмущения, ни хлесткой пощечины.
Может, все это только в его воображении?
Воспоминания пришли как гром среди ясного неба, не похожие ни на что, что он когда-либо испытывал.
– Все в порядке. Я задел крапиву и получил ожог. Моя вина.
Она молча смотрела ему в глаза, потом перевела взгляд на уродливый шрам на внутренней стороне его руки, мертвенно-бледный на фоне выцветшей желтой кожи, годами подвергавшейся воздействию солнца. Его автоматической реакцией было отстраниться и прикрыть шрам, но она крепче сжала его руку.
– Не надо тереть!
– Ничего страшного. Старая рана.
Она по-прежнему держала его за руку, будто ожидая