менее значительными, чем представлялись прежде. Но самое главное – юное создание, сидевшее рядом с ним, безо всяких усилий раскололо скорлупу, которую он пятнадцать лет наращивал вокруг себя. Наращивал с того самого дня, когда на выпускном балу Смольного института благородных девиц, куда были приглашены лучшие кадеты старших классов Морского корпуса, девятнадцатилетний Геннадий, оттанцевав мазурку, услышал за спиной хихиканье и весьма нелестные отзывы о себе подружек партнерши («заморыш», «лягушонок» и «мальчик-с-пальчик» были самыми легкими). Он и так натерпелся из-за своего невысокого роста, придававшего ему мальчишеский вид – достаточно сказать, что выпускная комиссия сочла невозможным дать первый офицерский чин такому юнцу и оставила его еще на год в корпусе, – так вдобавок эти девичьи насмешки! В общем, юноша замкнулся крепко-накрепко от искушений женским полом и весь устремился к искусству кораблевождения.
А тут – нате вам! – предложение! И от кого – от недавней смолянки!
– Ну что же вы молчите? Я вам не нравлюсь?
Геннадий Иванович вынырнул из глубокого оцепенения и, не решаясь поднять глаза, сказал шепотом, четко разделяя слова:
– Я буду счастлив просить вашей руки, когда вернусь из Петербурга хотя бы в прежнем чине.
– А вы можете не вернуться?
Он еле расслышал – ее губы шевельнулись почти беззвучно – и ответил в том же тоне:
– Меня могут разжаловать в матросы и послать служить в любое другое место.
Тут он все-таки рискнул взглянуть в ее глаза и увидел, что они готовы пролиться если не реками, то уж ручьями – непременно.
– Я буду вас ждать, – прошептала девушка.
Будет, поверил он, а еще поверил – дождется.
…И что же? «Остановись, мгновенье», и можно умирать? Ну, нет, жизнь только начинается!
Начальник Главного морского штаба светлейший князь Меншиков внимательно выслушал, сверяясь с картами и судовыми журналами – не только чистовыми, но и черновыми – доклад Невельского об описи Амурского лимана и устья реки, поправил седые усы и сказал, разглаживая ладонью разложенные на большом столе бумаги:
– Дело вы, братцы мои дорогие, свершили зело великое, и наш милостивый государь его оценил. Но вот представление Муравьева о необходимости занятия устья Амура уже в навигацию этого, пятидесятого года, да еще столь крупным отрядом… – Адмирал сделал паузу, многозначительно покачивая головой, и Невельской тут же ею воспользовался:
– Семьдесят человек – разве это много, ваша светлость?
– Много, много, – покивал князь.
– А если много, то можно и тридцать. Там воевать-то не с кем. Гиляки – народ мирный, к русским относятся дружелюбно, а китайцев в тех краях днем с огнем не сыскать. – Заметив тень, скользнувшую по лицу адмирала и приняв ее за сомнение, добавил горячо: – Неужто вы нам не верите, Александр Сергеевич? Вы же меня знаете. В конце концов, такое недоверие даже оскорбительно.
– Да верю, верю, – отмахнулся Меншиков. –