их генфинов, которые сейчас заключены в темнице.
Ладно, хорошо. Вам стоит спросить только двух из них. Не думаю, что Ронак бы ответил положительно. В основном потому, что Ронак и веселье – понятия диаметрально противоположные.
Но Эверт и Силред точно считают меня веселой. Обычно. Наверное. По крайней мере в половине случаев.
Но вернемся к десяткам фейри, которые сейчас на меня пялятся. Я стараюсь не обращать на них внимания, шагая по городской площади с высоко поднятой головой. Мои розовые волосы спускаются до талии, и мне не стоило заправлять их за уши, ведь их кончики обычные, человеческие, а не заостренные, как у фейри.
Кожа у меня не пастельного оттенка, как у высших фейри, да и ростом я не вышла. Фейри не знают, кто я. Я не похожа ни на один их вид.
Какой-то фейри, черт знает какой, пытается преградить мне путь. Он (или она?) возвышается надо мной, словно дерево. Его рост больше, чем у высших фейри. У него блестящая, медная кожа, руки и ноги покрыты мехом, а зубы напоминают железные шипы. Очень привлекательно.
– Кто ты?
Пф. Похоже, ко мне прислали переговорщика.
– Эмили, приятно познакомиться, – отвечаю я, протягивая руку.
Переговорщик такой высоченный, что мне приходится задрать ее так, словно я хочу отбить ему пятюню. А вот он мне в ответ руки не протягивает. И я опускаю свою, как последняя неудачница.
Неловко.
– Эмили? – переспрашивает он, хмурясь, и его медная кожа собирается морщинами. – Никогда не слышал о фейри эмили. У тебя что, кровь смешанная, как у безродной дворняжки?
– Эй, почему ты так меня называешь? Это у тебя мех, приятель.
Я слышу чей-то вздох и, оглядевшись, понимаю, что вокруг собрались зеваки. Оказывается, целая толпа наблюдает за нашей беседой. Им всем интересно, что я отвечу.
От чего, честно говоря, мне немного обидно. Я выгляжу не настолько странно, как некоторые из них. Вон у того парня нос похож на губку. Ноздри все в дырках и вряд ли чистые.
Фейри с медным мехом сердится из-за того, что я назвала его псом. Он выпрямляется во весь рост и скрещивает руки на груди. И у него их четыре.
Мое раздражение тут же сдувается как шарик, и я принимаюсь рассматривать его конечности.
– Боже, четыре руки! – восклицаю я. – Тебе, должно быть, невероятно удобно. Хотела бы я иметь четыре руки. Например, если я буду что-то нести, и вдруг зачешется кожа, – говорю я, указывая на правую руку.
На тот самый участок кожи, который зудел больше пятидесяти лет, ведь у меня не было настоящего тела, и я не могла почесаться. Можете представить, что вас преследует непрекращающийся ни на мгновение зуд в течение пятидесяти лет? Да, настоящая пытка.
– То есть вот я несу что-то, да? Обе руки заняты, так что я никак не могу почесаться. Ужасно неудобно. А у тебя рука всегда… под рукой. Настоящий каламбур. Уверена, что ты можешь нести что-то в руках и чесаться, да? Правда здорово. Серьезно, тебе повезло, поздравляю.
Он лупает на меня глазами.
На меня часто так реагируют. Я просто фонтанирую словами. Это хроническое.
Я обхожу его.
– Ладно, удачного дня тебе и твоим рукам.
Не успеваю я сделать и двух шагов, как передо мной появляется еще один фейри, и он выглядит так, будто наполовину является осьминогом. У него восемь рук. Серьезно, они издеваются.
– Что ты за фейри? – спрашивает он.
Я все еще пытаюсь игнорировать этот вопрос, но понимаю, что рано или поздно придется на него ответить. Внешне я отличаюсь от всех фейри, которых они когда-либо видели в своей жизни, и все потому, что я не фейри. Мне вообще не место в их мире. Я Купидон. О, я ведь хотела внимания? Вот оно.
Мои крылья сейчас скрыты от посторонних глаз, и слава богам, потому что, если я их выпущу, моя песенка спета. Ведь мои крылья совершенно не похожи на крылья других фейри. Они ярко-красные, покрыты перьями и, если позволите, очень красивые.
Я не могу выставлять их на всеобщее обозрение. Ведь меня разыскивает принц Эльфар, а за мою голову назначена награда. По крыльям меня наверняка кто-нибудь узнает. Если я и дальше буду привлекать к себе ненужное внимание, то дворцовая стража поймает меня и без этой особой приметы. Мне нужно ответить хоть что-то, поэтому я лгу.
Я нервно прочищаю горло, бросая взгляд на собравшихся вокруг фейри.
– Я наполовину высшая фейри, – говорю я, указывая на свои пастельно-розовые волосы, которые несомненно являются особой видовой чертой.
– Наполовину высшая фейри? – с сомнением переспрашивает восьмирукий. – Никогда не слышал, что у высших фейри бывают дети от других видов. Они слишком себя ценят, чтобы снизойти до нас, других фейри, – презрительно говорит он и оглядывает толпу, которая шумит в знак согласия. – Кто второй родитель?
Я слегка кашляю и отвечаю:
– Человек, – и пытаюсь обойти и его.
Но,