Иван Фетисов

Крест на чёрной грани


Скачать книгу

же это так насмелился?

      – От Геннадия слышала. Да многие так подумали. С чего взбрело такое им в голову – не знаю. – Марина склонилась в раздумье и, словно отгоняя от себя худые мысли, продолжала говорить: – Сколько пережила, передумала…

      – А я? Даже когда был при смерти – всё равно ты и Степанка были со мною.

      – Всё спрашивала себя: неужели мог Саша?! Мог ли решиться? Ушёл на фронт добровольцем.

      – Поверила наговорам?

      – На фронте, Саш, всё могло быть. И в плен уходили.

      – Попадали и уходили. Попадали нечаянно, раненых увозили. Уходили изменники.

      Марина подняла голову и серьёзно поглядела на меня:

      – А ты, окажись в такой трудности, – мог расслабиться?

      – Нет, Марина.

      …Наконец-то услышал Маринин голос – говорила она от чистого сердца, так долго хранившего печаль и неведение. Вот почему она не торопилась посвятить меня в житье-бытье близких родичей и сторонилась разговора о них. Сегодня разоткровенничалась, рассказывала охотно, частенько упоминала моего отца и дивилась тому, что всю войну живёт старик в своём селе Хлебном…

      Известие и меня удивило. Три письма, которые только и смог я получить, послал отец из Бадара, где обосновался в начале войны. Там надеялся застать его и сейчас.

      И вот тебе на: отец в Хлебном! Что потянуло его туда? Могилы моей матери, сестрёнки Аниски и братишки Луки? Может, они, могилы – вечный знак памяти и печали.

      У Марины со Степанкой отец бывал не часто – от силы раз-два в год. Приедет на верховой лошадке, привезёт таёжных гостинцев – ягод, грибов, орехов, – посидят втроём за разговорами у самовара – и через два-три дня снова в Хлебное. Пожить дольше никакие уговоры не помогали. Звала, не отпускала надолго родная земля. Покинутое людьми поле хлебное!

      Пришёл отец, сказывала Марина, к председателю бадарского колхоза и попросил лошадь. Мол, так и так, в Хлебном есть плодовитая пашня. Дозволит председатель, то есть даст лошадь, – можно выращивать хлеб и отдавать государству. Война… Хлеба много надо. Председатель попервости едва из конторы не вытурил. Тебя, говорит, старикан, с единоличными замашками на Соловки следует отослать. Отец ответил, что нет разницы, откуда получат солдаты лишний ломоть хлеба – из колхозной бригады или же с его, егоровского, поля, – было бы что! Убедил. Согласился председатель. И не прогадал – за два года с того поля сняли четыреста центнеров пшеницы.

      – Выходит, отец тоже воевал! А давно ли был он тут?

      – Давненько. Ещё по весне. Оттуда, из Хлебного, добраться сейчас очень трудно.

      – Почта-то хоть туда ходит? Известить бы отца…

      – Какая?! Случаем кто принесёт весть – и всё. Ни телефона, ни радио, дикая глухомань. Отжила свой век деревушка.

      – Могла бы ещё пожить, сама себя кормила-поила.

      – Да как же народу-то жить в глуши такой, Саш?

      – Живёт отец да ещё и других кормит.

      – Наш отец одержимый. Таких людей мало осталось. Война прибрала.

      – Да, сейчас каждая пара крестьянских рук