ред губернским Тобольском, со странным нерусским названием Карачино второй день сидели два вчерашних выпускника Петербургского педагогического института: Иван Менделеев и Семен Гаревский. Смотритель упорно не замечал их, делая вид, будто их вообще не существует в природе и лошадей не давал. Однако другим проезжающим, более солидного вида и в богатом одеянии, супруга его беспрекословно несла самовар, а к нему баранки или пироги с начинкой из сибирской рыбы, от которых шел сногсшибательный запах. А вчерашние студенты, у которых денег осталось лишь на последний перегон до города, оставались голодными и не решались потребовать угощения для себя. Однако всему бывает предел и, наконец, более солидный из них Гаревский встал, прочистил грудь громким покашливанием и решительно направился в комнатушку, где за ситцевой занавеской находился смотритель. Он несколько минут постоял, прежде чем решиться войти, а потом рванул занавеску на себя и шагнул внутрь, откуда тут же раздался его могучий бас:
– До каких пор… мы будем пресмыкаться перед вами, словно ваши крепостные мужики?
– А у нас в Сибири нет крепостных. Как вы изволили заметить, вообще не бывает, – тут же пояснил, ничуть не смутившись, смотритель.
– Мне все равно, есть они или нет, но мы выпускники Императорского университета и не потерпим подобного с нами обращения!
– Вы мне угрожать изволите? – с хитрецою в голосе переспросил его тот, – у нас и не такие особы проезжают и все грозятся, а толку с того пшик. Вот и вы не хотите ждать своей очереди. А она у вас двенадцатая по счету. Вы чин-то какой имеете, поди, самый наинизший? Меня не проведешь. Вот и ждите своей очереди. Остальные же господа, имеющие чин повыше вашего, получают лошадей согласно разряду и правилам, изданным еще при Павле Петровиче, чего я неукоснительно и придерживаюсь. Еще какие-то вопросы имеете задать? Тогда ступайте обратно и ждите своей очередности… Пристыженный Гаревский чуть помялся и с пунцовым лицом вышел в людскую, не зная как ему быть. Но тут уже поднялся со своего места его спутник, порылся в походном саквояже и достал оттуда свернутый в трубочку лист дорогой александрийской бумаги, после чего направился в ту же комнатенку, где кинул на стол перед смотрителем свой документ, произнеся всего лишь одно слово:
– Глянь…
Тот нерешительно подержал в руках предъявленный ему документ и развернул. Начал негромко читать:
– Грамота сия выдана учителю Ивану Павлову Менделееву с тем, чтобы в пути он не испытывал никаких затруднений и трудностей, а всем, кому требуется, решительно оказывали подателю сей грамоты помощь и всяческое содействие. Подпись: граф Аракчеев. Что же вы сразу не предъявили документ свой? Это же меняет дело, граф Аракчеев – человек известный, второй после самого государя, а потому мы изволим тут же исполнять все его предписания. Сейчас будет вам тройка, как по штату и положено.
Произнеся свое заключение, он тут же стремглав помчался вон и через какое-то время у крыльца раздался звон колокольчиков и лошадиное ржание. Затем в дверь просунулась голова смотрителя с притворной улыбкой, и он заискивающе предложил:
– Лошади у крыльца, прошу пройти, ваше благородие.
Уже сев в сани, Гаревский спросил Менделеева:
– Он, что же, с нас даже денег не попросил?
– Принял нас за высоких особ, потому и не взял. Побоялся…
– Что же ты ему такое сказал, что до испуга его довел?
– Есть у меня одна бумага за подписью графа Аракчеева. Они его все как огня боятся. Вот и вся премудрость.
– Аракчеева? – переспросил с удивлением Гаревский. – Он что, тебе знаком или подделал подпись?
– Зачем подделывать, сам граф собственноручно подписал. – Менделеев похлопал по своему саквояжу.
– Когда же ты с ним познакомиться успел?
– Да он наш земляк. Так уж вышло, что батюшка мой его грамоте учил. А мне граф своих детей поручил, отчего я отказаться не посмел.
– Платил хоть за уроки те? – видно, интерес Гаревского к личности Аракчеева не угасал.
– Платил, – кивнул Менделеев, – хоть мало, но платил. Вот и все знакомство. Ты лучше по сторонам глянь, такая красотища. Вон вроде и город мелькнул, да опять деревья пошли…
Однако Гаревский сидел насупившись, то ли никак не в силах осознать причину знакомства своего попутчика с графом, то ли переживая свое бессилие перед смотрителем. Тем временем вокруг действительно проплывали припорошенные снегом красавицы сосны со стройными, как корабельная мачта, стволами и шапкой мохнатых ветвей на макушке. Других деревьев видно не было.
Близился вечер, солнце клонилось к закату, и его лучи били прямо в глаза путникам. Ямщик впереди них вроде как пел, а может, просто бормотал что-то себе под нос, не обращая внимания на вчерашних студентов, о чем говорили их поношенные шинельки с эмблемой учительского института. Те вскоре тоже замолчали и начали подремывать. Однако спать долго им не пришлось, и на очередном ухабе они дружно открыли глаза, уставившись друг на друга.
– Далеко ли еще до города? – поинтересовался Гаревский, ткнув ямщика