пытаясь вспомнить девочку, о ком говорила Бушук (Иванова! Нина Иванова), совсем не слышал учительницу. Урок, казалось, никогда не закончится. В голову чего только не лезло. После уроков Люда стояла в дверях и всех пропускала. Затем заговорщицки посмотрела на убитого счастьем, сидящего за своей партой Матвея, выглянула в коридор и поманила его к себе. Матвей обречённо вытащил из парты портфель, закрыл крышку парты, портфель положил на парту, оттягивая время, в него вложил тетрадь, книгу и, пощёлкав замками, закрыл.
Нина стояла и смотрела, как они к ней идут. Матвей, конечно же, её знал. Знал, что учится в восьмом «Б». Как у всех девочек, две косы сзади, пробор на голове, форма, узкое и… красивое, если приглядываться, лицо, брови стрелками. Плюс – невольно об этом подумалось – уже была грудь. Не как у Людки. У Люды она была больше всех в классе, что все ребята заметили первого сентября, в первый день учебного года, когда после длинного лета, подросшие и изменившиеся, друг с другом здоровались. У всех девочек за лето появилась грудь. А у Бушук такое появилось, что непросто и глаза отвести. Люда первые дни стеснялась, но как-то и с этим класс справился. А в конце сентября, когда кто-то из ребят вбежал в класс с воплем: «Бегом в гардероб, девчонки пуговицы режут!» – и все бросились с четвёртого этажа спасать верхнюю одежду, Матвей, самый проворный, первым влетел в свой ряд вешалок и обхватил оказавшуюся к нему спиной было пискнувшую девочку, которая оказалась Людой. Защищая свою одёжку от столь нахальной порчи, Матвей, конечно же, не ожидал, что при этом он невольно, но в пылу защиты схватил Люду за то, что так сильно выросло за лето! Руки Матвея твёрдо держали её за груди. Люда сжалась и замерла. Стоит и не шевелится. И Матвей не двигался. Замерли. Ни звука. И тут Матвея покрыла испарина, потому как он почувствовал, что держит, и крепко, Людины груди. Что-то, что у него в руках… на это… на эти и смотреть-то нельзя, не то что цапать, что в руках оказалось совершенно запретное – обе её груди. По штуке на ладонь!
Надо заметить, что как бы у девочек чего-то и появилось на грудных клетках (почему клетках?) после лета, ребята в классе не обсуждали между собой, хотя и поглядывали, удивляясь… И, конечно же, Матвей никак не думал, что он вот так будет держать это самое таинственное, особенно видное на уроках физкультуры, в руках и не знать, как сейчас с этим быть. Люда молчала, и Матвей молчал. Так и стояли, не зная как быть. По другим рядам раздавались писк и возня, крики, топот ног. А в этом ряду тишь и благодать.
Это стояние, которое как-то незаметно и закончилось, сблизило Бушук и Матвея, можно сказать, породнило, и, наверное, поэтому Люда так легко выполняла просьбу школьницы из параллельного класса и, остановившись перед Ниной, произнесла:
– Вот, Матвей. – И уже Матвею: – А это Нина. – Помолчала, не совсем понимая, как быть дальше, но договорила: – Ну, я пошла.
И правда пошла. Но тут Нина её вернула, чему и Матвей сильно обрадовался, и они спустились в гардероб, оделись и втроём пошли гулять. И догуляли до кинотеатра. Матвей на левом фланге, Бушук посередине и так далее. Разговаривали они сами