>
– Чего?!!
– Ничего, блядь! Что слышала!
– Ни хуя ты даёшь, подруга!
– А хули мне делать было?
– Фу, блядь! Я бы, наверное, блеванула.
– Думаешь, я не блеванула? Ваще пиздец был, блядь.
– А … как?
– Блядь, я у него не спрашивала. Скулил, а у самого конча мне в рот течёт. Противная, пиздец!
– У парней вкуснее?
– Нет, просто другая.
– Нормально заплатили?
– Ни хуя. Хорошо хоть, что живая ушла – там серьёзные парни были.
– Ну, и к чему ты это?
– К тому, что, если бы пришлось, я бы отсосала у твоего этого, как там его?
– Мёбиуса. Только у него нельзя отсосать.
– Почему? Хуй же есть.
– Хуй есть, а самого его нет.
– Я тебя ни хуя не поняла.
– Сейчас объясню.
Она взяла со стола тетрадку, вырвала листок, оторвала от него полоску и свернула её в ленту Мёбиуса.
– Видишь?
– Что? Ты просто сложила кусок бумаги.
– Нет, ты смотри! Видишь, как одна плоскость переходит в другую? Вот, проведи пальцем, я подержу.
– Ни хуя себе! Это как вообще?
– Типа две плоскости на самом деле одна.
– Тебя кто этой хуйне научил?
– Да это папка ещё показал, когда я мелкой была. Помню, как сама тогда охуела. Думала, что это подъёбка такая.
– Ха-ха-ха! Так прямо, блядь, и подумала!
– Нет, не так, конечно, но смысл-то тот же.
– А почему хуй Мёбиуса?
– Да не знаю, просто представила себе такой хуй, переходящий сам в себя.
– А где у него шляпа?
– Получается, что нет.
– Такой хуй я точно отсосать не смогу. И ты не сможешь.
Она закрыла глаза и представила огромный хуй Мёбиуса. Бугристый, с пульсирующими венами, он медленно вращался в чёрном мраке космоса, а она бежала по нему, но он всё никак не кончался.
– Эй! О чём задумалась?
– Да так, просто.
– Собирайся, пошли. Выдумала тоже! Хуй Мёбиуса! В нашей жизни обычных хуёв хватает…
– Да, знаете, а ведь меня признали неправильным.
– Зачем вы мне это рассказываете? То есть, какого вообще, зачем ты мне это рассказываешь?
– Ну, раз уж мы перешли на «ты», то, полагаю, что я имею право это рассказать, чтобы между нами не было никаких недоговорённостей.
– Да уж, недоговорённость, – сказал мужчина с сизым цветом лица, отодвинувшись от собеседника.
– Тебе не нравится моя откровенность? – он посмотрел сизому в глаза.
– Да мне и ты, собственно говоря, теперь не нравишься, – не глядя на щуплого, ответил сизый.
– Вот мы какие, люди.
– Какие?
– Такие.
– Какие такие?
– Ну, я бы сказал… Да я, если честно, даже не знаю, как и сказать…
– И не надо.
– Но я должен.
– Кому?
– Самому себе. Пойми, я рассказал тебе это потому, что между близкими людьми не должно быть тайн.
– Но мы с тобой ни разу не близкие люди.
– Да, – кивнул лысой головой щуплый, – были. Ровно до того момента, как не преломили вместе хлеб и не выпили вина.
– Какое вино, какой хлеб? – с раздражением спросил сизый, глядя на скамейку, где стояли полупустая бутылка водки, два одноразовых стаканчика и открытая банка кильки в томате с торчащими пластиковыми вилками.
– Хлеб и вино не есть только хлеб и вино, – ответил щуплый, доверительно глядя на сизого.
– А что же это?
– Это любая пища и любое питие. В нашем случае это водка и килька в томате.
Щуплый налил по полстаканчика водки.
– Пей, – сказал он, протягивая стакан сизому.
– Я не собираюсь больше с тобой пить, – грубо фыркнул тот.
– Почему?
– Ты неправильный.
– А ты у нас из правильных патриотов? – с лёгкой, едва уловимой, насмешкой, спросил щуплый, поставив стаканчики на скамейку.
– Нет, но…
– А нет никаких но, понимаешь?
– Да не трогай ты меня! – заорал сизый, когда собеседник протянул к нему руку. – Что ты вообще докопался?
– Прости, но это ты стоял у магазина и клянчил денег на опохмел, а потом чуть ли не целоваться лез, – возразил щуплый.
– Знаешь, мне кажется, что ты какой-то псих, – с подозрением сказал сизый.
– Не знаю, – пожал плечами щуплый, – не обследовался.
– А надо бы, – глядя на жёлтый фонарь, в свете которого кружились мотыльки,