открыть дверь. Ну, боровки, естественно, без парашютов, – тут Брюханов скосил глаза на Анну Евстратовну, – как из стайки, сиганули в бездну.
– Это же библейский сюжет! – воскликнула Анна Евстратовна. – Как только бесы вселились в стадо, свиньи взбесились, завизжали и бросились с высоты в воду.
– Ты, дочка, права, визг стоял на всю округу, – подтвердил Брюханов. – Потом начались разборки, стали проверять, кто разрешил возить и почему. На одной из таких партийных разборок кто-то возьми и заяви:
– Ну и что, что фронтовик! У него не самолет, а сарай, из которого свиньи прыгают, куда хотят.
– И имя вам – легион, – ответил Михалыч партийцу.
А у того глаза из орбит, начал стращать, что сделает все, чтобы лишить Михалыча пилотского. Михалыч не стерпел, взял и врезал «другану» в лоб. Его судили, дали условный срок.
– Жалко, – неожиданно всхлипнула Анна Евстратовна.
– У них выхода не было.
– У свиней?
– Да я не о том! Жалко Иннокентия Михайловича.
– Я же говорил, он мужик с характером. Таким всегда тяжело.
– А вы еще хотели про медведя рассказать. Который в самолет залез, – неожиданно вспомнила учительница.
– Там все очень просто, – махнул рукой Брюханов. – Охотники убили медведицу. А у нее осталось двое медвежат. Одного они предложили нам: мол, отвезите в зверинец. А мы тогда работали на аэрофотосъемке. Поселили медвежонка у себя. Особенно мишка любил сгущенку. Мы улетим, он ждет нас в пилотской. Но, как только заслышит звук мотора, бежит встречать самолет. Михалыч ему из своих запасов обязательно баночку сгущенки давал. А потом мы улетели в город, и медвежонок ушел в тайгу. Года через два мы прилетели и остались на ночевку. Утром прибегает техник, глаза по плошке. Кричит: медведь забрался в кабину самолета. Ну, мы с ружьями на стоянку. Точно – медведь! Выпрыгнул из кабины и к Михалычу. Тот самый, но повзрослевший. Пришел по старой памяти за сгущенкой. Мы его хотели взять в полет и опустить в тайгу на парашюте. Шучу! У мишки бы разрыв сердца мог случиться. Но скажу честно, летчики не слишком жалуют тряпку. Ну, извини – парашют. А уж тем более медведи. С ними мы летали, только когда бросали парашютистов, в других случаях – никогда. У нас говорили: лучше нырять с парашютом, чем прыгать с аквалангом. Сколько лет уже прошло, но я с содроганием помню свой первый прыжок.
Прыгали мы на По-2. Был такой самолет. Левая рука пилота вверх. Приготовиться! Сердце, что колокол на пожаре! Переносишь ногу через борт, спускаешься на крыло и по команде «Пошел!» – под углом сорок пять градусов отталкиваешься и летишь в бездну. Эти несколько секунд остаются с тобой навсегда. А тут проделать это сто раз! Умереть, да и только! Позвольте поцеловать вашу руку.
Но Анна Евстратовна не позволила, она смущенно захлопала глазами и беспомощно оглянулась на меня. Я решил прийти ей на помощь.
– Сегодняшняя посадка мне тоже запомнится надолго, – громко сказал я.
– Сильно болтало, – подтвердила Анна.
– А вот мы здесь болтаем