посылки и разносил их по разным адресам. Хочешь стать командиром – терпи, говорил я самому себе. Но история с заказом Мамушкина имела продолжение. Однажды Ватрушкин, выслушав очередной, оформленный в привычные причитания, заказ, неожиданно для меня протянул ходоку десятку.
– Не в службу, а в дружбу, – с улыбкой сказал он. – Пока мы летаем, ты съезди на пивзавод и купи пива.
– Ты чо, Михалыч, охренел! – пожевав от удивления губами, буркнул тот. – Туда надо ехать на двух автобусах. Да и времени у меня нет.
– Но сюда-то приехать нашел время, – сухо заметил Ватрушкин. – Вот что, дорогой, у нас кроме ваших заказов своих дел полно. А вот он, – тут Ватрушкин показал на меня глазами, – каждый день ездит на работу на двух автобусах. Утром – сюда, а вечером – обратно, на дорогу полдня. И ничего – ездит. Бывает, и пиво возит. А еще ваши заказы развозит.
– Ну и летчики пошли, шаг лишний боитесь сделать, – надулся заказчик.
– Ты это мне или себе? – поинтересовался Ватрушкин и уже другим, непривычным для меня голосом добавил: – Вали отсюда и чтоб я тебя больше здесь не видел!
На моей памяти это был единственный случай, обычно Ватрушкин никому не отказывал, Не только брал и привозил, но и частенько на своей «Победе» развозил гостинцы и заказы по домам. А после и меня подвозил домой; из аэропорта добираться до Жилкино, где я жил в ту пору, мне действительно приходилось на двух автобусах.
Через некоторое время моя новенькая форма потеряла былой лоск, как бы притерлась к самолету, ко всему, что окружало полеты, я сам уже стал иным, и не глядел на себя со стороны. И когда входил в автобус, на меня уже не оборачивались, не смотрели как на белую ворону. В конечном счете все стало на свое место и мое каждодневное приземление в другие миры, в иную жизнь, уже не казались чем-то особенными, ожидание увидеть неизведанные ранее земли отошло в прошлое, а рассказы и авиационные байки на промежуточных ночевках стали неким сопутствующим гарниром обычной летной жизни. Они перешли в мою собственную жизнь и стали как бы продолжением моей биографии, моей жизни.
Как-то в один в один из осенних дней мы вновь прилетели в Чингилей по санзаданию, надо было срочно вывести пострадавшего при пожаре мальчишку в город. На площадке было непривычно много народа. Не сразу я разглядел среди провожавших Анну Евстратовну. Она как бы слилась с окружающей местностью, деревенский румянец на щеках, приталенная овчинная тужурка. Выдал ее модный, завязанный галстуком платок на шее. И еще резиновые сапоги на ногах, асфальта в Чингилее не предполагалось на ближайшие сотню лет, а вот дожди шли там регулярно. Она подошла к Ватрушкину и стала что-то оживленно ему объяснять. Оказалось, что пострадал ее ученик, пожар случился ночью, погибла бабушка, а у него множественные ожоги, теперь вся надежда на самолет.
Мимоходом она представляла нам своих учеников и пригласила Ватрушкина в школу, сказав, что для такой встречи она соберет не только школьников, но и родителей.
– Вы лучше его пригласите, – кивнув