ъяснением своего понимания перестройки и политики Михаила Горбачева. Собственно, в подзаголовке этой книжки и значится: «Россия на исходе XX века». Работая над этой темой, я увидел зримые следы воздействия на развитие нашего общества со стороны. Причем влияние извне, как мне показалось, было весьма значительным, а в определенные моменты даже ведущим.
Ну и, естественно, возник вопрос: а где корни этого явления? И я стал опускаться в более ранние времена. Дошел до начала XX века, потом XIX века и так далее, до конца XV столетия. Там я почувствовал определенный узел, нижнюю хронологическую точку, с которой нужно начинать исследование воздействия внешних сил на историю России. То есть к опричнине я перешел, отталкиваясь от современности.
Запад, как вы знаете, – католический Запад – потратил массу сил и энергии на борьбу с православной Византией. И вот она наконец пала. Но тут неожиданно на восточных границах появилось огромное государство с мощной централизованной властью, которое объявило себя правопреемником Византии, подхватило знамя православия и провозгласило, что два Рима пали, Третий Рим стоит, а четвертому не бывать.
Здесь и есть тот поворотный момент, который заставил западные силы, боровшиеся с православной Византией, переориентироваться на борьбу с Россией. И началось все, между прочим, с идеологической борьбы. На нас посыпались ереси, была занесена так называемая ересь жидовствующих.
Это течение не чисто религиозное, а общественно-политическое, церковно-политическое, поскольку сторонники этой ереси преследовали цель реформации Русского государства. Церкви и Русского государства. Опасность этой ереси заключалась еще и в том, что она проникла на самый верх российской власти. Виднейшие представители элиты, обладавшие реальной властью, были либо еретиками, либо пособниками еретиков. Однако они не победили. Ересь была придавлена, но не раздавлена. Она возродилась в середине XVI века, и уже Грозному приходилось ее обуздывать.
И на протяжении XVI столетия были выработаны приемы борьбы с Россией – это идеологическая борьба, создание групп опоры внутри России, подготовка людей, которых в наши дни называют агентами влияния, «обволакивание» высшей власти (этот термин, к слову, масонский, начала XX века), захват высшей власти. И если не срабатывали эти средства и приемы, то прямое вторжение с обязательным последующим расчленением России.
Иван Грозный понимал, что имеет дело с такой опасностью. И иллюстрацией этого, на мой взгляд, является Ливонская война. Ее ведь всегда представляли как войну за выход к Балтийскому морю. Но сейчас даже наши вполне лояльные и далекие от мысли о мировом заговоре историки высказывают идею, что ничего подобного. Не столь уж нужен был России выход к Балтийскому морю. Мне кажется, что речь шла о строительстве геополитического пространства, обеспечивающего безопасность. Поэтому и возник спор между Грозным и представителями «Избранной рады» Алексеем Адашевым и протопопом Сильвестром о том, с кем воевать – с Крымом или с Западом. Грозный считал, что нужно все-таки с Западом. Именно оттуда шла угроза.
Ересь – придавленная, но не раздавленная – ставила перед собой задачу политического переустройства России на манер наших ближайших соседей: по существу, предполагалось ликвидировать самодержавную власть, заменив ее, если можно использовать для XVI века такой термин, конституционной монархией (ну, как это было в соседней Польше и других западных странах). В общем-то это означало уничтожение того государства, к которому русский народ, Россия пришли в конце XV–XVI столетии. Вот что это означало.
Грозный это осознавал и понимал степень опасности, поэтому «встал за себя», как он сам выражался. В понятиях государя того времени «встать за себя» – это встать за государство и за Церковь. Самодержавие – это особая форма монархической власти, непохожая на западные. Царь поднялся на защиту сложившегося к этому времени Русского государства, на защиту Святой Руси. Недаром его называли игуменом Русской земли.
Ну а как защитить государство? Только насильственными методами. Тогда иначе невозможно было. И на Западе это делалось точно так же. Вот Грозный и создал институт опричнины. Хотя, безусловно, были и ошибки, и перехлесты.
Профессор Руслан Григорьевич Скрынников, специалист по эпохе Ивана Грозного, насчитал где-то 4,5 тыс. жертв его политики. В то же время оценивать деятельность монарха мы должны исходя не только из прошлого, предшествующего его правлению или непосредственно из его царствования, но и из последующих событий. А что показывают последующие события? Вот говорят, что Грозный привел страну в состояние разрухи. Но ведь воевать пришлось со всей Европой! На истощение. И, естественно, обогатиться в этих условиях было невозможно. Или Ивана IV обвиняют в том, что потом наступила Смута. Тогда как между его смертью и Смутой – 20 лет. Это срок немалый. И поэтому в такую прямую связь ставить правление Ивана Грозного с очередной смутой нельзя.
Если бы самодержавная власть, которую укреплял Грозный и которую он, собственно, оформил окончательно, произвела негативное впечатление на людей, на народные массы, никогда бы к этой форме не вернулись, тем более что был уже и другой опыт. Там и Семибоярщина была, и поляки сидели в Москве со