можно было получить до пяти лет тюрьмы и штраф, по сравнению с которым мой студенческий кредит был просто ерундой.
– Для этого тебя должны уличить во лжи, – ответил он. По-видимому, он стал мужской версией моей лучшей подруги.
– Я совсем не умею врать, – со вздохом призналась я. Он даже понятия не имел насколько.
– Ты планировала свой уход задолго до того, как бросила работу, – заявил он обвинительным тоном. – Так что все ты умеешь.
Наверное, я должна была почувствовать себя виноватой, но этого не произошло. Тогда мне даже не пришло в голову, что он каким-то образом узнал, что я уже давно планировала уволиться. Это тут же вылетело у меня из головы.
– Я тебе не врала. Я оставалась, потому что тебе только-только стало лучше, и я не хотела тут же бросать тебя. Я не могла убедить себя наконец сделать это и всего лишь пыталась поступить как порядочный человек. Это разные вещи.
Его густые брови приподнялись на миллиметр, но больше ни один мускул на лице не отреагировал на мои слова.
– Заку ты сказала.
– Да, потому что Зак – мой друг, – я совершенно точно не собиралась извиняться за это. – Каким образом я должна была вбросить это в разговор и ждать, что ты отобьешь мне кулачок. Или ты собирался обнять и поздравить меня с этим? – Я чуть не пригвоздила его взглядом, который как бы говорил: «Ты издеваешься, что ли, черт бы тебя побрал?»
– Когда я наконец сказала тебе, что бросаю работу, тебе было просто все равно. Вот и все, что я получила. И все же… Я так злюсь на тебя, хоть и понимаю, что не должна. Но я ничего не могу с собой поделать. Мы не друзья; ты никогда не пытался подружиться со мной. А теперь тебе что-то понадобилось, и ты делаешь вид, будто жить без меня не можешь. Но мы оба знаем, что это чушь собачья.
Он резко вздохнул и замолчал на мгновение, взглядом он будто пытался просверлить дыру в моей голове.
– Я уже извинился перед тобой. Искренне. И ты это знаешь.
Мысленно я с неохотой признала, это правда. Извиняться было не в его привычке, и, каким бы ни был его характер, лжецом Эйден не был. Это просто противоречило его генам. Чтобы он наконец произнес слово на букву «и»? Это не было рядовым событием.
– У меня нет времени на дружбу. А если бы и было, вряд ли бы я стал заводить друзей. Так было всегда. И на отношения у меня тоже нет времени. Думаю, ты понимаешь. Я не боюсь, что нас разоблачат…
– Это потому, что сидеть придется мне, а не тебе, – напомнила я, разозленная тем, что он решил сменить тему.
Эйден приподнял бровь еще на миллиметр, раздувшиеся ноздри выдавали его раздражение.
– Я все узнал и проконсультировался с иммиграционным адвокатом. Мы можем это сделать. Для начала тебе нужно просто подать петицию за меня.
Эйден не сказал, что он уверен в том, что мы справимся, он сказал, что мы «можем» это сделать, и я не упустила из виду данный нюанс.
– Знаешь, Эйден, в том, что я никак не могу сказать тебе «да», виноват только ты. Раньше, когда я работала на тебя, я бы сделала для тебя все что угодно, но сейчас,