что он не считает обязательным и нужным вмешиваться в них, что с семьей он разошелся духовно и что хотя, по разным причинам не может покинуть Ясной Поляны, но окружающая обстановка тяготит его и ему тяжело жить в яснополянском доме.
– Вы только никому не передавайте того, что я вам сказал, – добавил Лев Николаевич.
И продолжал:
– Задача каждого человека – освободиться от порока, от греха. Конечно, степени приближения к христианской жизни бывают разные. Я освободился, насколько успел, от многих нехристианских побуждений, но во мне их много и осталось. С другой стороны, есть также люди, которые в высокой степени достигли совершенства и живут настоящей христианской жизнью. Вы никогда не слыхали о Дудченко? Нет? Так вот этот Дудченко вышел из барской жизни и живет совсем просто, сам работает и г. сам выносит.
О Митрофане Семеновиче Дудченко, верном ученике Толстого, жившем земледельческим трудом в Полтавской губернии, я тогда ничего не слыхал, но имя его запомнил.
– Но ведь вы еще хотели что-то личное сказать? – напомнил опять Лев Николаевич.
– Я уже сказал, Лев Николаевич: это был вопрос о Достоевском.
– Ах, так!..
Лев Николаевич был как будто разочарован. Возможно, что он ожидал от меня более интимной исповеди, каких он много слышал – и от молодых, и от пожилых, и от старых своих посетителей.
– Откуда вы родом? Чем занимаются ваши родители? Большая ли у вас семья? Где вы учитесь? Чем намерены заняться в будущем?
Вопросы следовали один за другим, и я коротко на них отвечал.
Узнав, что я поступил в университет отчасти и для того, чтобы воспользоваться дипломом для достижения более обеспеченного материального положения своего и своей матери, Толстой сокрушенно покачал головой:
– Как развращает молодежь этот университет!..
В это время мы подходили уже к дому. Молодой рабочий поджидал нас, прохаживаясь у скамьи под деревом.
– Ну, теперь идемте, я дам вам брошюру по интересующему вас вопросу, – обратился к нему Толстой.
Куда и девался тот суровый старик, который подошел ко мне в начале нашего разговора! Все обращение Льва Николаевича со мной и с молодым рабочим дышало чарующей простотой и приветливостью.
Лев Николаевич провел нас обоих в свой кабинет во втором этаже дома, и здесь, подведя к полке с книгами, предложил выбирать те брошюры, которых у нас нет. Он и сам вынимал книжки, читал их заглавия и подавал нам.
Лев Николаевич все искал одну брошюру о пьянстве и никак не находил. Наконец он оставил нас одних и отправился за нею вниз, хотя оба мы и просили его не беспокоиться. Тут я еще раз подивился его чисто юношеской походке.
Вернувшись, Лев Николаевич передал брошюру рабочему и между прочим – это так характерно для него – как бы мимоходом заглянул в книжки, набранные мною для себя:
– А вы что взяли?
Помню, я немножко сконфузился, потому что набрал каких-то популярных брошюрок «Посредника» – о Сократе и прочих, даже не книжек самого Льва Николаевича.