в разговор мужчин, поддерживая г-на Бро, потому что и сам был скомпрометирован участием в Коммуне.
Почувствовав себя утомленной, старуха захотела уйти к себе. Караван бросился к ней. Пристально глядя ему в глаза, она сказала:
– Изволь немедленно снести ко мне наверх комод и часы.
И пока он, заикаясь, бормотал: «Хорошо, мамаша», – она взяла дочь под руку и вышла с нею.
Супруги Караван остались в растерянности, немые, подавленные обрушившимся на них несчастьем, в то время как Бро пил кофе, потирая руки от удовольствия.
И вдруг г-жа Караван, обезумев от гнева, напустилась на него с воплем:
– Вы вор, негодяй, каналья!.. Я плюю вам в лицо, я вам… я вас…
Она не находила слов, задыхалась, а он смеялся, продолжая прихлебывать кофе.
Когда возвратилась его жена, г-жа Караван набросилась на свою золовку, и обе они, одна грузная, с выпяченным животом, другая – истеричная и тощая, не своим голосом изливали друг на друга целые потоки ругательств; руки их так и ходили.
Шене и Бро вмешались в ссору: сапожник, взяв свою жену за плечи, вытолкал ее из дому, покрикивая:
– Ну, проваливай, дурища, уж очень ты разоралась!
И с улицы еще долго слышно было, как они удалялись, продолжая переругиваться.
Г-н Шене откланялся.
Супруги Караван остались одни.
И тут муж рухнул на стул, обливаясь холодным потом, и прошептал:
– Что же я скажу теперь своему начальству?
В полях
Октаву Мирбо.
Две хижины стояли рядом у подножия холма, близ маленького курортного городка. Два крестьянина упорно трудились, обрабатывая плодородную землю, чтобы вырастить всех своих малышей. В каждой семье было по четверо ребят. С утра и до вечера детвора копошилась у дверей хижин. Двоим старшим было по шести лет, а двоим младшим – по году с небольшим: браки, а затем и рождения происходили в том и другом доме почти одновременно.
Обе матери едва различали своих детей в общей куче, а отцы и вовсе смешивали их. Восемь имен беспрестанно вертелись и путались у них в голове, и, когда надо было позвать какого-нибудь ребенка, мужчины часто выкрикивали по три имени, прежде чем напасть на нужное.
Первую хижину, если подходить от курорта Роль-пор, занимала семья Тювашей, у которых было три девочки и один мальчик; в другой лачуге ютились Валены, имевшие одну девочку и трех мальчиков.
Обе семьи скудно питались похлебкой, картофелем и свежим воздухом. В семь часов утра, в полдень и в шесть часов вечера хозяйки созывали свою детвору, подобно тому как гусятницы скликают гусей, и кормили их похлебкой. Дети сидели в ряд, по старшинству, за деревянным столом, лоснившимся от пятидесяти лет службы. Перед малышами ставили миску с хлебом, размоченным в воде, в которой варились картофель, полкочна капусты да три луковицы, и ватага наедалась досыта. Младшего мать кормила сама. По воскресеньям, в виде праздничного угощения, все получали по куску говядины в мясном супе; отец в эти дни долго не вставал из-за стола, повторяя:
– Я не прочь бы каждый