различно молчаливой темнотой?!
Как бы то ни было, новые жертвы продолжали появляться с ни разу не завидной регулярностью. Зато газетчики были чуть ли не на седьмом небе от счастья – за много лет ни одна тема не держалась столь долгое время на пике популярности. Конечно же, они эту популярность всячески поддерживали, с упоением извращенца смакуя детали каждого нового преступления и постоянно подливая масла в огонь публикациями даже самых безумных сплетен и слухов.
Судачить, впрочем, было о чем. Каждой из (пока что) четырех несчастных девушек сперва искромсали лицо до неузнаваемости каким-то жутким инструментом типа пилы. Потом им, еще живым, набрасывали петлю на шею и вешали. Причем, то ли неумело, то ли, что более вероятно, нарочито коряво завязав веревку, чтобы жертва как можно дольше мучилась и страдала.
Руки их также не были связаны. Будто убийце доставляло удовольствие созерцание приближения неизбежного. Медленная, неотвратимая гибель, воплощенная в яростной агонии, чем-то неуловимым похожей на танец. Не просто так же он выбирал длинноногих красоток! Или же это был некий страшный ритуал, смысл которого не удавалось понять даже именитым оккультистам, коих регулярно приглашали то газеты, то телевидение, отчаявшись дождаться хоть каких-то внятных ответов от полиции.
Но не эти угрюмые детали удивляли больше всего. В конце концов, мало ли в мире бессмысленной жестокости?! Да и неуловимых маньяков история знает множество. Нет, более всего удивляло то, что убийце так и не придумали какого-нибудь хлесткого прозвища, как это водится за журналистами и зеваками. Его называли просто – убийца. Точно также, как и смерть мы называем просто смертью.
Впрочем, даже у смерти нет-нет, да и появится какое-то прозвище. Костлявая, Безносая, Жнец… А здесь – ничего. Безымянный, абсолютный кошмар, который по всем правилам никак не может быть настолько всеобъемлющим. Будто бы предвещая явление чего-то гораздо более страшного. И великого.
Кристина Рикарди не принадлежала к числу тех людей, что обладают обостренным чувством справедливости. Ей были бесконечно чужды все эти неравнодушные граждане, борьба за права, против всего плохого за все хорошее и прочее робингудство. Более того, она слыла нелюдимой и практически социопаткой. Конечно же, эти слухи изрядно приукрашивали действительность. Но дыма без огня не бывает.
Будучи натурой своенравной и амбициозной, Кристина будто бы рефлекторно сторонилась людей менее активных и пробивных. То есть, почти всех в ее окружении. Тех маленьких человеков, которые просто живут свою жизнь, где с утра ты идешь на работу по темным узким улочкам между грузных вековых домов с желтыми стенами, вечером – обратно, а на выходных можешь позволить себе роскошь не делать этого.
И так – всю жизнь, пока Безносая не взмахнет своей косой, отсекая бессмертную душу от дряхлого тела. И даже кровожадный убийца без имени не страшен. Потому что ему подавай только красоток, а маленькие человеки, они… обычные. Не красивые и не уродливые, не глупые, но и не особо умные. Они просто есть. Они просто заполняют узкие улочки старого желтого города, потому что кто-то должен их заполнять.
Кристина же в гробу видала эти улочки. И в ее случае это было не фигуральное выражение. В возрасте лет семи случилось ей побывать на похоронах трех своих бабушек. Три сестры, они прожили всю жизнь в соседних домах, в которых жили еще их бабушки, и отошли в мир иной с разницей в неделю. Собственно, только похоронили первую, как на следующий день скончалась вторая. А третья тоже не стала засиживаться и преставилась прямо на похоронах второй.
И маленькая девочка, конечно, навсегда запомнила этот месяц, когда каждые выходные все вокруг наряжались в черное, плакали и шли закапывать очередную бабушку. Под конец ей уже начало казаться, что так теперь будет всегда. Естественно, ни до каких ее детских забот никому тогда дела не было. Зато она обязана была искренне скорбеть и переживать.
Нет, бабушек она очень любила, вторую даже очень-очень. От этого ей еще больше хотелось родительского внимания и заботы в те дни. Но увы. Ты уже большая девочка, Кристина! Ты должна помогать маме, а не глупостями заниматься! Так Кристина поняла, что серьезные и взрослые дела неразрывно связаны со страданиями и одиночеством.
А узкие желтые лабиринты вековых домов стали для нее неразрывно связаны со смертью и безысходностью. С тех самых пор она возненавидела их всем сердцем и следующую четверть века провела в беспощадной борьбе за возможность навсегда вырваться из этого ада. Ибо Преисподняя это, прежде всего, место без радости, а более безрадостной дыры, чем исторический центр своего родного города,Кристина представить себе не могла.
В борьбе своей девушка, впрочем, не особо преуспела. Но в какой-то момента она определилась, что процесс в данном случае важнее результата. Все-таки она не сидела безвылазно в четырех стенах и успела хоть немного, но посмотреть мир. И прийти к выводу, что желтые лабиринты есть везде и везде примерно одинаковы. Где-то они не желтые, а серые, где-то не лабиринты, а четкие прямые линии или причудливые переплетения