Раньше я был вольный гуляка и сердцеед. Все кошечки в округе призывно мурчали, едва меня учуяв.
А сейчас…что сейчас? я весь, от усов до кончика хвоста, домашний питомец. У меня миска с едой каждый день, большие ласковые хозяйские руки.
Ни погонь, ни опасности. Ни кошечек, да.
Взгрустнулось что-то мне. Сел мемуары писать. У хозяина тут техники столько, под любые лапы и пальцы. Стащу один планшетик, он даже не заметит.
А я вам тут байки потравлю. Кошачьи. Полосатые и пятнистые.
Итак. Началось всё…
С того, что я родился. Как Лунтик, ага.
А что, вы думаете, раз у кошек лапки, мы кроме «мяу» и не знаем ничего? Ошибаетесь, господа и дамы, мы рядом с вами постоянно, всё видим, всё слышим, всё чуем.
И всё понимаем, между прочим. И нет, мы не называем людей кожаными мешками. И рабами не считаем. Вообще, конечно, уму непостижимо, какой бред иной раз слышат мои серые уши. Я ещё проведу с вами беседу на этот счёт.
Прошлые-то хозяева особо за моё благополучие не заморачивались. Миска частенько пустая была. Потому я на улицу-то и повадился. Там всегда можно что-то перехватить.
Да и красив я, как бог, чего уж там.
Иной раз валяюсь на солнышке, лапы вытяну, идёт какая-нибудь человеческая кошечка:«Ой, какой лапочка!» . Нагладит, нагладит, глядишь, из магазина обратно выходит – хоп, и рыбку невзначай рядом положит.
Так я тему эту просек, и, как проголодаюсь, бегу к магазину сразу, разлягусь на коробке, щурюсь довольно. Глядишь, и нащурю себе ужин.
Но не всегда, конечно. Бывало, и голодом ночь коротать приходилось. Часто бывало, если честно.
В магазин тот парень один частенько заходил. Как зайдет утром, так и сидит там до вечера. Вот когда он там был, мне всегда вкусного перепадало: то рыбки, то колбаски, то кусочков каких мясных. А потом пропал он куда-то.
2. Конкуренция и разборки.
Грустно стало. И холодно. Ох, как холодно, особенно ночами. Я домой-то дорогу уже вообще напрочь забыл, так в какие только углы не приходилось забиваться.
Солнце совсем греть разучилось, ещё и ветер этот ледяной. Мне казалось, он пальцы свои промозглые просовывает прямо сквозь моё пустое брюхо.
Те крохи, которые я находил, совсем не грели. Еще конкуренты откуда-то повылазили, стали тереться возле моего магазина, заняли мою коробку.
Лохматое грязное быдло в колтунах. Я огрызался, конечно, но где мне с моими изящными лапками против этой шпаны.
Единственное утешение – вякнуть из-за угла пообидней и дать дёру. Долго обычно не гнались.
До поры.
То утро было особенно гадким.
Солнце совсем обленилось и спряталось, с неба сыпалась какая-то крупа. Осев на шерсти, она самым омерзительным образом отнимала последнее тепло.
Пузо завело голодные песни, и мне пришлось вылезать из угла, в который я забился. Всё равно он отсырел.
Пошёл по привычке к своему магазину рыбачить. Авось, наклюнется что-нибудь.
Соседских котов не было видно, и я забрался на свою старую коробку. Вонючая, вся в чужой шерсти, фу.
Не растянуться, лапы под себя, сижу скрючившись, нос то и дело приходится отворачивать от противного ветра.
Это меня и подвело. Очередной порыв отнёс запах прежде, чем я успел его распознать, и я пропустил, как из-за угла вырулил собачий поезд.
Вообще, в округе каждый кот, которому дорога шкура, знает, что стоит держаться подальше от собачьих свадеб и свирепых кобелей, теряющих остатки мозгов от желания немедленно продолжиться.
В этот раз гуляла рыжая Боня. Собственно, как и в прошлые. Сердобольные бабульки частенько подкармливали эту хроническую мамашу и её пёструю ораву, вынося миски с кашей и колбасными обрезками и крича:«Боня-боня-боня!» . Куда колобки из всей этой толпы деваются потом, ума не приложу.
Но в тот момент, я, конечно, меньше всего об этом думал. Меня приморозило к коробке, когда от стаи отделился огромный грязно-белый пёс и повёл носом. А потом упёрся взглядом мне между глаз.
Ох, кошачьи боги, чем же вы думали, наделяя меня тонкими короткими лапками? Я нёсся пулей в спасительный закуток у соседнего дома, но какой в этом толк, если на три моих прыжка приходился один прыжок огромных белых лап?
Он схапал меня резко, беспощадно, как кусок колбасы, и взялся трясти. Я с рёвом попытался вцепиться ему в глаза, кажется, что-то задел чувствительное на страшной морде, потому что отлетел и шмякнулся. На асфальт, даже не на траву. Это был не мой день, определённо. Подскочил, ломая и стачивая когти, ринулся за угол. Никто за мной не гнался вроде, хотя, я не уверен. Не помню уже.
Жутко болела правая лапа, что-то тёплое лилось по животу, мне казалось, я разорван на тысячу кусочков, подвывающих и корчащихся от страха.
Постепенно дыхание начало выравниваться, хотя трясло по-прежнему так, будто я всё ещё в этой смрадной пасти. Холод и боль не унимались. На улице