p>
Ну да, согласна, лексикон не старославянский, хотя, когда там официально зарождение русского мата?
Надо же, какая ерунда в голову лезет на пороге смерти…
А в том, что я именно на пороге сейчас, вообще никаких сомнений.
Лифт, на котором я имела несчастье ехать в гости к подруге, все больше угрожающе кренится и скрипит так душераздирающе, что ежу понятно: старичок на последнем издыхании. И был, и остается.
Наверно, у всего есть предел прочности, и для этого механизма мои пятьдесят пять кило оказались явно за пределами этого предела…
И я скоро за пределами окажусь… Всего в этом мире.
Честно говоря, еще с утра я и не думала о смерти, а уж про голос ангела совсем не помышляла.
Собиралась, как обычно, быстро, по-солдатски, привыкнув в Москве выходить из дома за полтора часа до начала рабочего времени или назначенной встречи.
Здесь, в родном городе, такой проблемы не существовало, пробки имелись только на главных улицах и в часы пик, но привычка еще не искоренилась. Как и некоторые другие.
Я отогнала от себя неуместные мысли о прошлом и о привычках, которые теперь придется менять, и выбежала из дома в яркий летний день, в очередной раз удивившись утреннему солнцу, щедро заливавшему крыши пятиэтажек.
Есть что-то в небольших городках. Своя прелесть… Воробьи, вон, в пыльных лужах купаются… К дождю, да?
Мирка жила в старинном доме в пять этажей. Всего пять, но с высоченными потолками и огромными проемами лестниц, так что в доме даже имелся старинный лифт. Жуткий такой с решёткой, которая блокируется, когда лифт приходит в движение. Я, по правде говоря, этот дом ещё с детства терпеть не могла. Говорили, что в нём приведения водятся. Типа, бывших жильцов, еще с дореволюционного времени. Раньше пугали нас этим, чтобы в подвал не лазали.
Теперь я думаю, что не пугали, а правду говорили. Из шахты дует ветер, завывая жутким призраком.
Да уж, лифты в этих мрачных домах, где в полтора метра стены шириной – отдельный треш. И я бы, если честно, лучше пешочком прогулялась, но по пути накупила две сумки подарков для Лерочки и её бабули. С трудом донесла до подъезда и теперь решила проехаться…
И знаете, что скажу: лучше бы я пешочком потопала…
Когда лифт резко остановился, и погас свет, я напряглась, но не устрашилась. Подумалось, что обычная авария, ну, и еще, что день вообще не задался… Я достала телефон, чтоб посветить панель с кнопками и вызвать диспетчера, как вдруг лифт издал невероятно жуткий звук и дрогнул.
Я оторопело уставилась на аккуратно забитые фанерой двери лифта, потому что, оказывается, за моё отсутствие в городе, в лифте пропали старинные решётки, наверно, в цветмет сдали…
Давайте посмотрим правде в глаза, дом аварийный! Людей срочно нужно расселять.
Меня – вытаскивать!
Пол под ногами заходил, и я замерла от ужаса, нелепо растопырившись по кабинке и вытаращив в темноту глаза.
Когда лифт еще раз заскрипел и пошатнулся, заставив меня скользить по наклонной, я наконец-то опомнилась и заорала. Громко и жутковато, завывая, словно банши на крыше.
Так страшно получилось, что замолчала, испугавшись собственного голоса.
Лифт еще раз скрипнул и накренился сильнее.
Я принялась вспоминать молитвы.
А потом по моему лицу заскользил свет, наверно, уже потусторонний, какой бывает в конце тоннеля, и раздался он, голос ангела…
– Ну, блядь! – нетерпеливо рычит ангел, – шевели задницей! Для кого я табличку написал внизу! Нельзя пользоваться лифтом!
– Да?
Табличка… Какая, нафиг, табличка???
И почему я сейчас вспоминаю про то, видела ли внизу табличку, вместо того, чтоб пытаться спастись?
Ангел рычит что-то сверху, неразборчиво, но определенно матерно и опять орет, чтоб двигала задницей уже!
Я в ужасе, не понимаю, в каком направлении мне надо шевелить тем, чем он приказывает, видно, голова от страха полностью отрубается, и просто тупо тянусь к свету, всем телом, всей собой…
Ангел, забери меня отсюда! Забери!
И ангел, как и положено божественным существам, выполняет мою просьбу.
Жесткий хват за запястья протянутых рук, и я взлетаю, так легко, так волшебно, что даже взвизгнуть не успеваю!
Мгновение – и я наверху! На твердой и, самое главное, вообще не кривой поверхности, стою, прижатая к жесткому, большому телу ангела, и счастливо рыдаю в его грубую спецовку.
От него пахнет железом, острым, словно бы грозовым воздухом, немного потом и стиральным порошком. Самое лучшее сочетание ароматов!
Он что-то бубнит, удивленно и успокаивающе, обнимает меня, гладит по голове и плечам.
И, кажется, хочет оторвать от себя.
Последнее воспринимается диким, каким-то первобытным ужасом, и я не позволяю ему этого сделать, цепляюсь изо всех сил, плачу все громче…
И,