Второй шанс. Сана Аскерова

вление усилилось, словно чёрная масса сжимала его разум. Появились звуки – тягучие, болезненные, как старое расстроенное пианино. И тут Ислам услышал:

      – Ислам… – шёпот, словно треск крошащегося стекла, раздался со всех сторон.

      Он оглянулся, но глаза… ничего не видели. Ему захотелось побежать, но как? У него не было ног. Не было тела. Лишь ощущение, что его тащат вниз, в самый центр этой бесконечной темноты.

      – Кто здесь?! – голос сорвался. Он эхом разлетелся в пустоте, но ему ответили не сразу.

      – Зачем… ты здесь? – Голос теперь стал громче. Мужской, грубый, как звук цепей, скребущих по камню.

      "Я? Я не знаю, как сюда попал!" – хотел крикнуть Ислам, но слова застряли в горле, которого больше не существовало.

      И вдруг его сознание захватили образы. Как в сломанном проекторе, перед его мысленным взором начали мелькать сцены из жизни. Он видел себя – того самого, который вёл дорогую машину, смеясь над друзьями, оставленными на обочине его гордости. Видел мать, стоящую у плиты, с надеждой смотрящую на него, а он грубо отмахивался, бросая: "Не сейчас, мам, отстань".

      – Это… не я, – шептал Ислам, но образы становились всё чётче.

      Сцена: подросток с разбитым телефоном стоит перед ним, а Ислам высокомерно заявляет: "Работай лучше нищеброд, и будет как у меня". Затем – лицо девушки, слёзы, его равнодушие.

      – Плохой… ты, – прошипел голос, теперь ближе, почти касаясь его разума.

      – Нет! Это неправда! – Ислам задыхался от эмоций. Грехи прошлого пронзали его, будто раскалённые стрелы.

      Впереди начал вырисовываться силуэт. Чёрный на фоне чёрного. Огромный, будто он поглотил весь мрак во Вселенной. У него были длинные руки, которые казались бесконечными, как сами тени вокруг.

      – Зачем сопротивляешься? Останься. Здесь покой, – прогремел голос.

      – Кто ты? – Ислам ощутил, как его сознание дрожит от ужаса.

      – Я… ты, – голос был пугающе спокоен. – Всё, что ты скрывал от себя. Всё, что ты забыл.

      Темнота начала сжиматься вокруг Ислама. Она будто затягивала его в себя, обещая избавиться от боли и страха, но Ислам почувствовал что-то новое. Тёплое, светлое. Оно было как далёкий шёпот.

      – Ислам… сынок… – этот голос, едва различимый, пробился сквозь гул и мрак. Мамин голос.

      Ему вдруг стало страшно. До слёз.

      "Мама…?"

      – Нет… нет… – снова загремел грубый голос. – Забудь. Она не спасёт тебя. Здесь ты навечно!

      Но Ислам чувствовал, как сила тёплого голоса крепнет, пробивая чёрную завесу. Теперь он не просто слышал маму – он видел её. Сидящую у кровати с тёплым светом в руках. Её губы шевелились, произнося слова, которые он не мог разобрать.

      – Я… не хочу здесь оставаться… – прошептал он.

      Темная сущность вскрикнула, словно раненый зверь, и вцепилась в него ещё сильнее.