т друзей и семьи. Но быть отправленной в католическую школу-интернат для девочек?
Я никого здесь не знал. В воздухе пахло сырым деревом и несчастьем. Распятия висели на стенах как мрачные предзнаменования. А зеленые клетчатые мундиры? Фу. Цвет не подходил к моему цвету лица. Я даже не был католиком.
Этого не может быть.
Звук моих шагов эхом разносился по старому пустому классу, когда я вышагивала вдоль стены с окнами. За стеклом солнце опускалось к горам, окрашивая территорию школы в оттенки лаванды. Это был бы величественный вид, если бы не решетки.
Железные решетки на окнах третьего этажа.
"Это не школа. Это тюрьма. Или ад. Я в аду". Негодование захлестнуло меня, когда я вихрем бросилась к матери. "Не могу поверить, что ты это делаешь. Это был всего лишь минет. Ты не можешь запереть меня за это".
"Вряд ли это тюрьма". Сидя на деревянном сиденье в первом ряду, она не поднимала глаз от своего телефона. "Академия Сион внушает уважение и
восхищение – два качества, которых вам так не хватает в последнее время".
"Потому что я связалась с парнем? Королева Англии делала больше, чем это, по крайней мере, четыре раза. Что в этом такого?"
"Королева Англии – самая долгоживущая женщина-глава государства в мировой истории. Она не добилась этого статуса, занимаясь оральным сексом с работником Burger King. Она заслужила его долгом, уважением и соответствующим браком". Ее подбородок вздернулся, глаза пылали. "Это твоя роль как
Наследница Константина должна сделать то же самое". Блевотина. Буквально, меня вырвало в рот.
Кэролайн Константайн знала толк в браках по расчету. Она была не просто матриархом нашей богатой и влиятельной семьи. После смерти моего отца она стала правящей главой, верховной властью династии Константинов и последним словом. Кто я такой, чтобы оспаривать ее мнение?
Я была всего лишь ребенком. Младшей из шести детей. Также известна как драгоценная принцесса. Красавица всех балов. Подросток Тинсли, милейший Константин.
Другими словами, никто не думал, что у меня есть хребет.
Ну и хрен с ними. Я могу быть такой же безжалостной, как моя мать, несмотря на ее властные попытки изобразить меня в прессе милой и невинной.
"Мне восемнадцать". Я сжала руки по бокам. "Я могу засунуть свой рот куда угодно…"
"Ты – Константин. Твой рот представляет эту семью, и я решаю, что тебе с ним делать".
Я ненавидела ее за это. В Епископской Гавани было достаточно сложно поддерживать настоящую дружбу. Но здесь? В нескольких часах езды от дома? Я была обречена провести последний год учебы в школе в одиночестве.
Моя мама нашла престижную школу для девочек в самой глуши. Академия Святого Сердца Сион находилась в старинной новоанглийской деревушке, спрятанной у подножия Белых гор. В гребаном Мэне.
Пока мы ждали встречи с директором, вокруг меня сомкнулась изоляция.
Большая башня вертикально выступала из задней части класса, где сиденья в стиле зрительного зала располагались ярусами, открывая вид на стол учителя и массивную меловую доску.
Парящий куполообразный потолок делал все очень величественным и открытым, но тяжелые деревянные столы и потускневшие латунные перила добавляли темноты и мрака в старомодную обстановку.
Первый учебный день официально начался завтра. Когда я прибыл несколько минут назад, то мельком увидел в коридорах жителей. Их неприязнь к новичкам звучала громко и отчетливо. На каждый нежелательный взгляд я отводила ответный, не желая показывать слабость.
Я не могла представить, что буду сидеть в этой комнате среди рядов чопорных девочек в одинаковых плиссированных клетчатых юбках, жаждущих учиться, молиться и соответствовать.
Просто… нет.
Я хотела влюбляться в мальчиков, носить свою одежду и жить нормальной жизнью. Почему это было слишком сложно?
Минет с Робби Ховардом был не первым. Он был еще одним новичком в городе, студентом-первокурсником близлежащего университета. Он не знал, что ему запрещено прикасаться ко мне.
Я бы отдала ему свою девственность, но, как и в случае с другими, мой телохранитель-нянька помешал этому.
Может, потому, что у Робби не было трастового фонда и ему приходилось работать в Burger King, чтобы оплачивать учебу, но он стал последней каплей в отношениях с моей матерью. И вот я оказался перед лицом последствий.
Сожаления?
О, они должны быть у меня. У меня должен быть дневник, написанный от руки, с татуировками по краям. У большинства восемнадцатилетних девушек они были. Но я не была похожа на других девушек. Мне не разрешалось совершать ошибки и сожалеть.
Каким-то образом я должна была усвоить уроки жизни, будучи идеальной.
Что за дерьмо.
"Думаешь, здесь у меня не может быть проблем?" Я ворвался к ней, разъяренный.
"Я найду способ, мама. Я найду другого Робби Говарда…"
"Еще раз