ые руки, положа их на колени.
За окном – золотистый день; лето рвётся в комнату сквозь полупрозрачные занавески. Агата любит поспать днём: в это время суток ей не снятся сны. А «система» – нейроинтерфейс, с которым не положено расставаться, – как назло хочет показать ей свои видения. Свои сны – из-за коих и забеспокоилась. Агата вздыхает, мысленно разрешает «системе» поделиться тревожными картинками и закрывает глаза.
«Система» подаёт изображение – яркое, как юношеские сны Агаты, куда-то запропастившиеся в последние полвека. Чёткое – лучше, чем зрение в её семьдесят семь.
Агата видит грунтовую дорогу у поля. Видит мужчину – старого, как она сама; а может, и древней – волосы совсем белые, реденькие. Сухонький, но подвижный: машет руками, объясняя что-то людям в рубашках и пиджаках. Те – человек пять – слушают его. Лицо старика, загорелое и слишком какое-то доброе для таких лет, Агате незнакомо.
А «система» продолжает твердить об опасности. И не ей одной.
Вместе с Агатой ещё несколько человек видят те же картинки.
Козырьком приложив ладонь ко лбу, старик несколько минут кряду смотрит, как колышется рожь – будто дрожит во сне спина золотого зверя-гиганта.
– Насколько я помню, вы обещали показать океан, – вежливо улыбается, обращаясь к нему, иностранец в сером пиджачке, – хотя нам известно, что здесь его быть не может, нам всё равно очень любопытно. Я поспорил с коллегами, что это вы так, Сергей Иванович, шутите про новый эй-ар проект.
Старик оборачивается к иностранцу, щурясь от солнца.
– При всём уважении к эй-ар проектам и их разработчикам, – отзывается он звучным баритоном – будто голос и не состарился, – скажите, зачем бы мне городить дополненную реальность, когда вокруг такое?
Он обводит рукой пространство: поле, лазурное небо над ним, посадку – через дорогу.
Иностранец хлопает глазами. Просто поле, просто небо, просто деревья – что в них интересного? В своём сером пиджачке он потеет: ему, кажется, не терпится перейти к делам.
– Но у вас обширный опыт работы с конструированием реальностей, – продолжает он с едва различимым акцентом, – вы же посвятили этому много лет…
– В прошлом, – кивает старик.
– А сейчас…
– А сейчас – позвольте показать вам океан, – перебивает он.
И приглашающим жестом указывает на старенький аэромобиль – выкрашенный красным и круглый, будто птаха, которой вечно холодно.
Вшестером мужчины набиваются в салон. Такие развалюхи давно никто не водит, и пиджако-рубашечникам не по себе. Но птаха не подводит: гудя с некоторой натугой, подымается над пыльной грунтовкой, неспешно разворачивается в воздухе – и скользит над полем, почти касаясь колосьев круглым металлическим пузом.
От сцен полётов у Агаты кружится голова. Наблюдения за незнакомцем того не стоят. Агата мысленно даёт системе самую привычную команду: «Стоп».
Вслух говорит:
– Хватит.
И снова ложится – наверстать дневной сон.
Ещё несколько человек – Дима, Даша и Даня – продолжают следить за путешествием «Робина-Бобина» через поле. Так они прозвали аэромашину лет пятнадцать тому назад, когда никто ещё не звал их Дмитрием Сергеевичем, Дарьей Сергеевной и, прости господи, Даниилом. Когда у них самих ещё не было детей, которым так нравился «Робин-Бобин» и его прозвище.
Собранный отцом аэромобиль казался похожим на малиновку. И на обжору. Так и появилась кличка.
Старшего, Диму, сигнал тревоги застаёт в хлеву, у тёплого коровьего бока; робот-пастух, похожий на колобка, шныряет под ногами. Корова, которую привезли только вчера, его боится – раньше таких пастухов-колобков не видела. Да и где их увидишь, кроме этой фермы?
Успокоительно гладя пёструю спину «новенькой», Дима на минуту закрывает глаза, открывает коммуникационный интерфейс и мысленно набирает сообщение:
«Отец, мы тревогу словили, веди Робина-Бобина осторожней. Вдруг шалит».
Отправляет. Прочтёт ли отец – вот главный вопрос. Дима с братом и сестрой давно привыкли, что старик любит игнорировать звонки и сообщения и пропадать целыми днями. Особенно когда отправляется «к северу от столицы» – в дом на границе Владимирской и Ярославской областей, который строил ещё без помощи робо-строителей и нейро-архитекторов – в самом начале века.
«Чудеса», сводившие с ума соседей и приводившие в восторг детей, наводнили тот дом и участок позже – когда у отца появилась возможность посвящать всё больше времени своим изобретениям, применяя умения инженера-кибернетика в новых – не только для него, но и для всего человечества – областях. Часть его выдумок казалась окружающим баловством. Тем паче, что монетизировать свои разработки отец совершенно не умел.
Но без этого баловства не было бы ни «Робина-Бобина», ставшего прототипом целого класса аэромобилей для сельского хозяйства, ни хлопотливого «колобка», который мог