кисть и краски. Она колеблется и обводит взглядом студию, проверяя, не наблюдают ли за нами соученики. Они поглощены собственными картинами: их стимулирует мысль о том, что Наставники вот-вот придут оценить нашу работу. Их спешка почти осязаема. Я повторяю свой жест, на этот раз более решительно; Чжан Цзин отдает свои инструменты и, посторонившись, позволяет мне действовать.
Я стремительно принимаюсь за холст, исправляя ее недочеты, – приглаживаю неуверенные мазки, утолщаю слишком тонкие линии, песком промокаю те места, где тушь легла слишком густо. Каллиграфия поглощает меня – как поглощает любое изобразительное искусство. Я забываю об окружающем мире и даже не особо замечаю, о чем именно говорит ее работа. Только закончив исправления и отступив назад, чтобы оценить результат, я осознаю, какие именно новости она регистрировала.
Смерть. Голод. Слепота.
Еще один мрачный день в нашем поселке.
Мне нельзя на этом сосредотачиваться: вот-вот могут войти Наставники.
«Спасибо, Фэй», – говорит мне знаками Чжан Цзин, а потом забирает инструменты.
Я отрывисто киваю и быстро возвращаюсь к своему полотну у другой стены. Пол сотрясается, возвещая о приходе Старейшин. Я глубоко вздыхаю, радуясь, что снова смогла избавить Чжан Цзин от неприятностей. Однако с облегчением приходит и ужасающая мысль, которую я больше не в состоянии отрицать: моя сестра слепнет. А это – серьезная проблема в поселке, где никто не слышит.
Необходимо изгнать эти мысли и натянуть на лицо маску спокойствия: мой Наставник приближается, шагая мимо рядов картин. В поселке шесть Старейшин, и каждый обучает не меньше двух подмастерьев. Как правило, каждый Старейшина знает, кто придет ему или ей на смену, но из-за множества несчастных случаев и болезней подготовка дублера становится необходимостью. Некоторые из подмастерьев все еще конкурируют между собой за право стать заменой своему Старейшине, но мне за свое положение можно не тревожиться.
Старейшина Чэнь уже подошел, и я сгибаюсь в низком поклоне. Его темные глаза смотрят мимо меня, на мою работу, зоркие и внимательные, несмотря на его преклонный возраст. Его одежда – синяя, как и на остальных, но туника поверх брюк длиннее, чем у подмастерьев. Она доходит ему почти до лодыжек и украшена пурпурной шелковой нитью. Я всегда рассматриваю эту вышивку, пока он проверяет; мне это не надоедает. В нашей повседневной жизни очень мало красок, так что эта шелковая нить становится ярким, драгоценным пятном. Любая ткань является здесь роскошью, ведь нам с трудом удается добывать хлеб. Рассматривая пурпурную вышивку Старейшины Чэня, я вспоминаю старые легенды о королях и аристократах, которые одевались в шелка с ног до головы. Этот образ на мгновение ослепляет меня, унося из студии, а потом я моргаю и неохотно возвращаюсь мыслями к своей работе.
Проверяя мою иллюстрацию, Старейшина Чэнь совершенно неподвижен, его лицо непроницаемо. Пока Чжан Цзин изображала вчерашние мрачные новости, мне было поручено нарисовать недавнюю поставку продуктов, среди которых оказалась удивительная редкость – редиска. Наконец он опускает сцепленные перед собой руки. «Ты передала дефекты кожицы редисок, – говорит он мне знаками. – Почти никто не заметил бы такой детали».
Он отходит проверить работу своего второго подмастерья – девушки по имени Цзинь Луань. Она успевает бросить на меня завистливый взгляд и низко кланяется Наставнику. Нет никаких сомнений в том, кто из нас – любимая ученица, и я понимаю, как ей должно быть досадно, – несмотря на все свои усилия, она не может добиться первенства. Я вхожу в число лучших художников нашей группы, и мы все это прекрасно знаем. Не собираюсь просить прощения за свои успехи, тем более что мне пришлось стольким ради этого пожертвовать.
Я смотрю в дальнюю часть класса, где Старейшина Лянь проверяет каллиграфию Чжан Цзин. С таким же непроницаемым лицом, как и у моего Наставника, Старейшина Лянь рассматривает все детали полотна моей сестры. Я замечаю, что затаила дыхание и волнуюсь гораздо сильнее, чем из-за собственной работы. Стоящая рядом с иллюстрацией Чжан Цзин бледна. Я знаю, сестра напряженно ждет того же, что и я: Старейшина Лянь разоблачит нас, поймет, что мы скрываем правду о зрении Чжан Цзин. Старейшина Лянь задерживается гораздо дольше, чем Старейшина Чэнь у своих подмастерьев, но наконец-то коротко кивает, принимая работу, и переходит к следующей ученице. Чжан Цзин расслабляется.
Мы снова их провели, но я из-за этого не переживаю. Ведь решается судьба Чжан Цзин! Если Старейшины узнают, что у нее портится зрение, она почти наверняка потеряет место подмастерья и будет отправлена в шахты. При одной мысли об этом у меня сжимается сердце. В нашем поселке есть только три профессии: художники, шахтеры и поставщики. Наши родители были шахтерами. Они рано умерли.
Когда проверка заканчивается, наступает время утренних объявлений. Сегодня их делает Старейшина Лянь: она поднимается на помост, благодаря которому всем собравшимся видны ее руки.
«Ваши работы удовлетворительны, – сообщает она. Это – обычное уведомление, и мы все кланяемся. Когда мы снова смотрим на нее, Старейшина продолжает: – Никогда не забывайте о том, насколько важно то, что мы здесь