target="_blank" rel="nofollow" href="#n53" type="note">[53].
– Херр официр, тут человеку плохо, очень нихтгутно.
Унтер подошел и, передергивая затвор, вглядывается в лицо воентехника… Вот он уже на расстоянии вытянутой ноги от меня, кричу:
– Бе-е-е-е-е-ей ГАДОВ!
И, с первым слогом, двигаю сапогом унтеру по яйкам. Военврач (молодец!) обеими руками схватился за автомат, а тут и военинженер пытается, размахнувшись сапогом снизу, шандарахнуть белокурую бестию по телу (тоже мне – рязанский брус ли!). Выдираю (то есть пытаюсь) у обоих (и у немца, и у врача) автомат, Калиткин пасть открыл и тупо смотрит, инженер грамотно держит руки немца, а чукча резким движением ломает немцу шею. Какой умелец, однако! (Да в курсе я, что настоящие чукчи «однако» не употребляют! так это ж не он сказал, а я. А мне можно, я анекдотов с этим «однако» столько наслушался, что по-другому уже про чукчей говорить не в состоянии.) Остальные бойцы убивают голыми руками конвоиров. Блеа-а-ать! – раздается все-таки несколько выстрелов. Пора и когти рвать. Надсаживаясь, ору:
– Товарищи бойцы, поднимаем раненых, убитых всех – и своих, и немцев, да бегом с дороги, в лес отбегаем метров на пятьсот-шестьсот и отдыхаем!
Вся толпа дружно ломанулась в лес, словно мигранты (земляки мои) от инспекторов ФМС[54] России во время шаловливых наездов на несговорчивого работодателя (ну да: земляки-то мои, а не инспекторов, и их судьба фэмээсникам пофиг)…
Ну вот, сидим и лежим все, дышим как паровозы, немцы капитально добиты, часть погибла от асфиксии, часть от перелома шейных позвонков, большинство же от удара по черепу тупым твердым предметом (кто чо нашел, тем и херакнул), все двадцать четыре плюс унтер. У нас теперь двадцать четыре карабина, двенадцать гранат-толкушек немецких (почти как бейсбольные биты, блин!), один МП-40 (или 38 – хрен его знает, я не спец). А у нас: четверо убитых, трое легкораненых, и два тяжелых: один в грудь, другой в живот.
Фельдшер тяжелых в первую очередь осмотрел, подошел ко мне и шепчет на ухо:
– Обоих или срочно в госпиталь, или не жильцы.
– Товарищ Калиткин, увы, но тут у нас поблизости госпиталя точно нет.
– Тогда – не жильцы.
– Ну… облегчи им боль хоть как-то, а, военврач?
– Чем? Из лекарств у меня только руки да матюги.
– Ну да, ты прав. Прости, Калиткин. Что же нам с ними делать?
– Пусть лежат, добить у нас руки не поднимутся, сами умрут. Один – через минут пять, а другой – через полчаса, – при этом у Калиткина даже дыхание не изменилось, врачи такие сукинистые люди, ни хера им не жаль нас, людей.
– Немцы, – выдыхает мне кто-то в спину, – моторы шумят, наверное, машины, на танки непохоже.
К собственному удивлению, реагирую мгновенно, тыча пальцем в ближайших бойцов (выбирать-то некогда, да и не знаю я никого пока):
– Ты, ты… Вы, пятеро: быстро надеть форму противника, и ко мне!
Хватит! Нашу колонну немцы уже истребляли раза три, или два? Короче, ворочаю мозгами по максимуму, надо в этот раз сберечь товарищей.
Итак, я уже переоделся. Рядом