вспыхнул огнем.
– Лаццарони! – воскликнул он. – Мои друзья… Лаццарони… Люди, которые всегда были верны, которые сотни раз доказывали мне свою преданность… Должно быть, герцог, вы были крайне неосторожны, должно быть, ваши люди побили женщину или портового ребенка, задели рыбака, дурно обошлись с каким-нибудь бродягой… Уж свой-то народ я знаю: просто так на революцию он не пойдет! – Король с презрением сплюнул себе под ноги и продолжал: – Лаццарони плевать на свободу, им нужна лишь независимость, и я ее им предоставляю. Вы ожесточили этих бедняг… Вы глупец, герцог.
Шум приближался.
Король выглянул в окно и увидел швейцарцев, плотно обступивших повозку, в которой сидел Паоло; вокруг были тысячи людей.
Лаццарони зажгли факелы и угрожали сжечь Неаполь и дворец.
Король увидел юное и красивое лицо Паоло, его длинные светлые волосы, чистый и изящный профиль; он ни секунды не сомневался в том, что смотрит на женщину.
Франческо повернулся к министру.
– Эта мерзавка их околдовала! – заметил он. – Они настроены отбить ее во что бы то стало! Попробую их успокоить. Пойдем со мной, Корнарини.
И король подошел к окну.
– Покажи свои одежды, но сам наружу не выглядывай, – сказал он министру. – Твои лохмотья им понравятся, но вот физиономия…
– Кто же любит министра полиции, сир? – философски заметил Корнарини.
При виде короля и лаццарони рядом с ним народ решил, что его величество желают показать своим верным подданным, как они их любят.
Раздался гром аплодисментов.
Франческо приветственно помахал рукой и знаком показал, что будет говорить.
Тотчас же в толпе воцарилась тишина.
– Друзья мои, – сказал король, – состоялся арест, и, похоже, вы проявляете живой интерес к пленнику. Мне этого достаточно для того, чтобы заняться его делом. Я сам его допрошу, а затем посовещаюсь с моим министром полиции и, если это не будет идти вразрез с государственными интересами, верну вам паренька. Можете рассчитывать на мою справедливость.
Король умолчал о том, что, по мнению сбиров, этот паренек был женщиной.
– E viva el re![14] – взревели тысячи глоток.
Но в то же время лаццарони завопили:
– Abasso Cornarini! Abasso el birbante! Abasso el ruffiano![15]
Проклятья в адрес несчастного министра неслись со всех сторон.
– Ах, мой бедный друг, – промолвил король, – какая популярность! Ты заставил их обожать тебя!
Лицо министра исказила такая гримаса, что король не сдержал улыбки. Только что он сыграл над герцогом дурную шутку: объяви он арест законным (что он и намеревался сделать), вся народная ненависть пала бы именно на герцога.
– Прикажите, – промолвил король, – распустить слух, что мы арестовали не просто портового мальчишку, а женщину, обвиняемую в заговоре против власти. Можно даже сказать, что меня пытались отравить. Когда мои лаццарони узнают, что их хотели лишить короля, они потребуют голову преступника.
Министр повиновался.
В этот момент появилась королева. Она выглядела взволнованной, но король ее успокоил.
Ввели Паоло, безмятежного