при виде голубых оградок, его охватило чувство вины: почему не приходил раньше? Боялся? Может быть. Это после пришло понимание: меньше всего надо бояться мертвых. А страх, скорее всего, появлялся оттого, что именно здесь понимаешь: всему есть конец. Но ходить сюда надо для того, чтобы не забывать: те, кого мы помним, живы.
Вскоре он пересек объездную дорогу, нашел покосившуюся деревянную оградку, внутри которой из засохшей травы выглядывали завалившиеся, полусгнившие деревянные тумбочки. Он вспомнил, брат с сестрой говорили, что надо поставить родителям памятник, но, видно, так и не нашли времени.
Сергей открыл у оградки дверку, нашел палку и, точно совершая самую важную и главную в своей жизни работу, стал выгребать мокрые листья, пожухлую, накопившуюся за многие годы, траву. Прибрав могилы, смахнул с глаз внезапно проступившие слезы, огляделся. Кладбище жило своей, отстраненной от всего мира, жизнью. На тополях свили гнезда вороны, сновали меж кустов сороки, – наверное, привыкли к тому, что люди приносят на могилы, по обычаю, что-нибудь съестное. Должно быть, считали – приносят для них.
Сергея, привыкшего к армейскому порядку, поразило царившее на кладбище запустение, обилие мусора и хлама. Так и не сблизившись, не став братьями и сестрами на земле, они и здесь, уравненные смертью, огородились друг от друга; все, что видели глаза, подтверждало: смерть есть продолжение жизни, только в другом измерении. Он вдруг подумал: возьми «дух» на сантиметр пониже – и его в цинке привезли бы сюда, и лежал бы он сейчас рядом с отцом и матерью, тихо и спокойно. Но, видно, еще не пришло его время. Родители в той неподвластной его пониманию стороне смогли уговорить кого надо оставить ему жизнь.
Почему-то он вспомнил застолье в доме, сидящего с баяном отца. Обычно он играл две-три ходовые в то время песни, а уж под конец, когда гулять начинали всерьез, когда затевались пляски, доставал клееную-переклеенную балалайку и переходил на частушки. Сергей любил забираться под стол, оттуда можно было увидеть многое, чего не увидишь за столом. Ему нравилось пробираться туда незамеченным, осторожно, как разведчик. Он знал, если поймает мать, вытурит на улицу. Отец смотрел на все сквозь пальцы – он наяривал по струнам. В уголочке рта чудом висела погасшая папироса. Мало что осталось в памяти, отец редко бывал дома, пропадал в тайге, работал по договору в коопзверосовхозе, заготавливал ягоды, охотился. За отца дома был брат, и Сергей привык во всем подчиняться ему.
Глава 11
Дом, в котором жил брат, напоминал съехавший с рельсов многоэтажный трамвай. Уходя косо от дороги, он снес на своем пути целый квартал, сдвинул потемневшие от времени деревянные домики, наткнувшись левым плечом на белокаменную церквушку, согнулся посредине и, видно, осознав, что залез не туда, куда следует, остановился. Очутившись в непрестижной компании, он, казалось, ждал, когда его утащат туда, где за трамвайной линией выстроились в ряд пятиэтажные панельные дома-близнецы. Вдоль гладких, облицованных черной плиткой стен гулял