брата.
Петька вышел из ванной в длинных трусах, растирая полотенцем мокрые волосы, глянул одним глазом и остановился.
– Серега, ты?.. – промычал он и, повесив на шею полотенце, глянул уже обоими изумленными глазами и зашлепал мокрыми ногами к нему, обхватил, прижал к себе. Сергея обдало парным запахом помытого тела.
– Вырос-то, вырос – мужик! – Брат отстранился, забегал по комнате, разыскивая среди разбросанных вещей одежду. – Видишь, квартиру получил, – виноватым голосом, взволнованно, говорил он. – Все некогда порядок навести, командировки замотали.
Через несколько минут они сидели уже за столом, брат выставил бутылку водки.
– Ну, у тебя и дом, – улыбаясь, сказал Сергей. – Одесские катакомбы, только не под землей, а над нею.
– Зато какой народ, – горделиво рассмеялся брат. – Артисты, есть прокурор, военком, народный судья, адвокаты, музыканты, художники, писатели – всех понемногу, каждой твари по паре. Можно жить автономно. Встретишься вечером в темноте лоб в лоб, по привычке оттянешь его, а выйдешь на свет, мать честная – Лысов. Да его чуть не каждый день по телевизору показывают. В соседнем подъезде «утопленники» живут – наши с Релок. Релку в прошлом году топило, вот нам и повезло: кое-кому квартиры в этом доме дали. Ты знаешь, – брат фыркнул, – как там жили, так и здесь: самогон гонят. Чтоб милиция не разнюхала, двери каждую неделю красят, и гонят. В крайнем подъезде торгаши живут. Те похитрее, выбрали старшего по подъезду. Здесь под нами магазин, касса, пивбар. Разный народ шляется. Недавно две квартиры грабанули. Так вот те собрали деньги, заказали железные двери, решетчатые, каждому отдельный ключ. К ним теперь и не попадешь. Сами себя за решетку посадили. – Брат посмотрел в окно, вздохнул: – Одна отрада – балкон, ни одной перегородки. Триста метров. Мы друг к дружке по нему в гости ходим. Красота. Обещают разделить – вся прелесть дома пропадет. Правда, шпана балует. Холодильник у меня сломался, я банки с помидорами выставил на балкон – сперли.
– Тесть ночевал тут у меня, – продолжал он. – Ритка ему пожаловалась. Решил он покараулить, я, говорит, посторожу. Поставил раскладушку у двери, ломик рядом на пол положил. Стал ждать. Час, другой – не идут. Он уснул. И тут стук, он глаза раскрыл и к окну. Глядит: кто-то банки в сетку складывает. Он в дверь, а она, как назло, заклинила. Пока он выбрался, ворюга уже за поворот скрылся. Тесть следом. Смотрит: впереди кто-то с банками возится. Он ломик над головой и на него. Молча. Тот увидел, бросил банки и шасть в балконную дверь. Алексей Евсеевич собрал банки, и обратно. Приходит, мы уже свет включили. Смотрю, батюшки мои, банки-то с огурцами!.. Ну а ты как, как здоровье? Чего с госпиталя не писал? Я ведь два раза в Афгане был. Самолеты перегонял. По полмесяца там ошивался, думал: встречу. И у военных спрашивал. Никто, ничего – плечами пожимают.
– A-а, ты мне написал про это, вспомни. Мы тогда под Джелалабадом стояли, – махнул Сергей рукой. – А из госпиталя я не знал, куда вам писать. Тебе же квартиру как раз давали. После госпиталя к другу заезжал. Что письма? Думал, приеду