Литература 1915 года. Максимилиан Александрович Волошин

укреплений, театры в середине города были переполнены, а лучшие умы эпохи – Ренан, Тэн, Гонкуры вели в Cafe grabant тонкие, умные и скептические беседы. Даже после того, как Париж становился сам полем жесточайших битв (май 71 года, июнь 48…), он через несколько дней принимал свой обычный вид. Ни при каких обстоятельствах не отрекался он от всех своих неотъемлемых привилегий: скептической иронии, свободы остроумия, блеска чувства и ума.

      Но никогда он не был таким, как теперь, в эту зиму 1914–1915 года.

      Париж во время этой войны – необычаен.

      После нескольких судорожных движений в августе, после непроизвольного жеста ужаса в сентябре, когда он неожиданно увидал «Guilielmu ante portas»[1], он быстро овладел собой, принял определенное решение и с тех пор не переменился ни в чем.

      Война застала его пустым, каким он всегда бывает в августе. Он пропустил сквозь себя несколько потоков беженцев, несколько сот тысяч солдат перед марнскими боями, не ложился спать несколько ночей, ожидая услышать топот немецкой кавалерии, затем стих и привык к мысли, что немцы в 80 километрах.

      Я увидел его таким в январе, когда жизнь устоялась и применилась к новым условиям. Сперва могло показаться, что это знакомый Париж летних месяцев – пустой, тихий, провинциальный, когда схлынет человеческое половодье и обнажаются старые камни, огромный исторический остов самого города. По ночам притушенность светов и полная тьма некоторых кварталов также усиливали это впечатление. Мрак скрадывал гнусные подробности современной архитектуры и выявлял тяжкую монументальность гранитных материалов, скалистых островов, иссохших русел и пустынных плоскогорий опустевшего, ночного города.