электричества, значится, скоро не будет. Электричество же товар?
– Точно, я талоны на мясо все еще отоварить не могу, – задумалась Алка.
– Два двадцать, – сказала Агафья Даниловна. – В хозяйственном на кольце. И народу нету, часу не стояла.
– Правда что, вон сегодня в Сербии война началась! И я куплю! – рассудил наш Пан Спортсмен.
– Дочь народа, а ты чего молчишь? На тебя взять? – спросила Алла.
Я сделала вид, что не слышу.
Когда мою маму увезли в роддом, папа был в отъезде. И мама записала меня Донарой, искренне полагая, что это звучное имя достаточно грузинское, чтобы угодить супругу кавказской национальности. Однако в каждой школе, где я училась – а была их дюжина, мы вечно переезжали – обязательно обнаруживались грамотеи, которые сообщали мне, что имя мое составное и расшифровывается ДОчь НАРода. А особо эрудированные утешали, что имена бывали и похуже – Даздраперма, например, то есть Да здравствует Первое мая.
Мама именовала меня Дорой, учителя Доней, а соклассники Дунькой. В конце концов, я перестала откликаться на любой вариант, кроме паспортного.
– Я сгоняю, – решил Петрович. – Сейчас обормотам скомандую кросс бежать, а сам в лавку. Донара, ну чего, берешь?
– Спасибо, – сказала я. – У меня свечи есть. Мужу в декабре на зарплату выдали тринадцать коробок.
– Ментам зарплату свечками выдали? – заржала Алка. – Чтоб подержать было что?
– Схожу в столовую, – сказала я, – компот сегодня.
– То-то я смотрю, ты смурная. Голодная небось, – сказала Агаша. – Перловку только не бери, пятничная она.
Над компотом я зависла до звонка. Было о чем подумать. Муж третий месяц был в «горячей точке». Первоклашки Тоша и Макоша сообщили, что с сентября их в лицей не возьмут, потому что три месяца не плачено. А полчаса назад мне сказали, что сомнений нет, я снова беременна.
Ждать больше нечего. Пора что-нибудь предпринимать.
Прозвонили большую перемену.
Школьники хлынули в столовую. Пробираясь против течения, я отправилась на выход: подбивать итоги и строить планы.
В активе у меня оказалось: 13 коробок со свечами; золотые сережки; черная мутоновая шуба, которую муж подарил мне шесть лет назад; и двухкомнатная хрущевка.
Наутро я снесла в ломбард сережки: заплатила за лицей, а оставшиеся деньги отдала в редакцию «Чижевской правды». И в четверг вышло объявление в полстраницы:
«Астральный Проводник.
Решу любую проблему.
Очень дорого, но с гарантией.
Прием по понедельникам с 22 до 24 часов».
20 мая 1992 года.
Я отвезла к подруге детей и собаку и все выходные красила синькой, сушила, гладила, расшивала звездами и прицепляла к обоям старые простыни. Вечером вкрутила на лестничной площадке лампочку, выкрашенную лаком для ногтей. В ее кровавом свете вполне уместно стал выглядеть приколотый к двери черный ватман:
Выволокла в центр своей хрущевки кухонный стол, и задрапировала его шубой. Вынула из коробки дедовы еще шахматы – резные фигурки с ладонь, каждая со своим лицом. Напялила карнавальное домино, расшитое звездами, и черный парик совершенно нефертитевского вида. Напоследок расставила семь блюдец со свечами и, минуту поколебавшись между желанием сэкономить дефицитный товар и намерением доделать все в лучшем виде, зажгла все сразу.
В дверь постучали, лишь погасла последняя спичка, как будто сторожили. Сердце мое впрыгнуло в горло. Едва не подпалив балахон, я выключила электричество и молча отворила.
На пороге стояла этакая Мерилин Монро в палантине и бриллиантах, потерявшая дар речи при виде звезд и полумесяцев, мерцающих в свете красной лампы. Ее спутник брезгливо бросил: «Я буду в машине» и захлопнул дверь. От резкого звука я отмерла и сделала приглашающий жест. Блондинка упала в кресло, я села за стол и, сглотнув, сказала: «Обращайтесь ко мне – Хозяйка Дара».
– Меня зовут Ольга Петровна, – начала гостья, – а вы правда гарантируете результат?
– Да, если вы сделаете все так, как будет сказано, – ответила я.
– И что, правда, любой вопрос решите?
– Если это будет угодно Высшим силам, решу. Скажите мне, что с вами, и если цена вас не смутит, мы продолжим.
– У меня мигрени. Каждый месяц, иногда дважды, в мою голову втыкается огромная палка. И по три дня я лежу в темной комнате, потому что знаю – если хотя бы подойду к окну, я просто шагну с восьмого этажа. Жить с этой болью невозможно, а умереть страшно.
– Достаточно. Цена – … я назвала цифру размером с мой годовой оклад, дама с готовностью полезла в сумочку. – Теперь просто сиди. Закрой глаза, – сказала я.
Свечи трещали, комната наполнялась чадом. Женщина покорно молчала; ее лицо обвисало, старея на глазах, и становилось понятно, что ей далеко за тридцать.