4-6
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Письмо было отпечатано на голубовато-серой бумаге через один интервал.
В правом верхнем углу значилось: «Начальнику отделения милиции…»
Околышев сразу отметил, что не указано от кого.
«…Хочу сделать признание: я украл сумку, в которой оказалась большая сумма денег. Украл у продавщицы, которая торгует апельсинами с лотка у метро. Ее легко узнать: на голове большая меховая рыжая шапка, на пальцах аляповатые перстни. Одета она в телогрейку, поверх халат не первой свежести. На ногах большие подшитые валенки. Бесцеремонно, нахально, прямо на глазах она обсчитывает каждого: кладет в пластмассовую посудину некоторое количество плодов, затем швырком еще две-три штуки и сразу, пока стрелка на пределе, снимает вес. Если же попадается придирчивый покупатель, то продавщица хамит.
Я написал на нее жалобу еще осенью, когда покупал у нее яблоки. Получил из Торга ответ: «Объявили выговор…» Но Рыжая Шапка продолжала свою деятельность. Тогда я написал в газету. Оттуда пришел ответ, что моя жалоба направлена в Торг. Я написал в высокие инстанции. Получил ответ, что моя жалоба направлена на рассмотрение в низшие инстанции.
Я испытал унизительное чувство беспомощности. И вот, на днях, проходя мимо, увидел, что сумка продавщицы, обычная хозяйственная с двумя ручками, куда она кидала выручку, стоит несколько поодаль и ручка отвисает за край столика. Продавщица ругалась с покупательницей. Я потянул за отвисшую ручку. Сам удивляюсь, как это у меня получилось. Скорее всего, рефлекторно. Но никто ничего не заметил. В том числе и продавщица.
Я не вор. Я не имел намерения украсть. Я хотел только наказать ее, только проучить. Потому что никто не пытался остановить ее законным путем.
Но когда я пришел домой и вытряхнул содержимое сумки на стол, то, к моему величайшему удивлению, обнаружил среди мятых трешек и рублевок пачку сторублевых банкнот, новеньких, на общую сумму десять тысяч рублей. Из сумки выкатились также две золотые десятирублевые «николаевские» монеты.
Что делать с деньгами я не знал и не знаю сейчас. Только новенькие сторублевки и золотые монеты показались мне подозрительными. Ведь не может быть, чтобы у скромной продавщицы апельсинами ни с того ни с сего оказались такие большие деньги и золотые монеты царской чеканки.
И я написал Вам письмо.
Не называю своего имени. Если Вы будете знать, кто писал, то привлечете меня к элементарной уголовной ответственности, хотя, повторяю, не считаю свое действие кражей. Деньги готов вернуть, но не знаю как?
Надеюсь, Вы поймете меня».
Околышев опустил листки и взглянул на майора. Тот, подняв от бумаг седую, стриженную коротко – под «бобрик» – голову, смотрел поверх очков.
Он страдал дальнозоркостью, но Околышеву каждый раз казалось, что глаза Баева держат его под прицелом.
Но Баев думал о другом. Околышев нравился ему. Может быть за вздернутый нос, который придавал лицу постоянное выражение улыбчивости. Но письмо совсем не показалось майору простым и он думал, что старший лейтенант, пожалуй, слишком прямолинеен для его расшифровки – интеллигентное поколение, не гибкое.
Заметив, что Околышев поднял взгляд, спросил:
– Что скажешь?
Околышеву в свою очередь хотелось знать, что думает Баев. Майор слыл среди сотрудников своеобразным человеком. Поговаривали, что в свободное от работы время он увлекается чтением древних манускриптов и за пристрастие к афоризмам его заглазно называли «Омар Хайям». Поговаривали также, что он «тянет» до пенсии, а как подойдет срок, уйдет в отставку писать мемуары. И никто не знал, что майору известны все разговоры о нем, и что он просто не мешает людям говорить, что заблагорассудится. И что на пенсию он не торопится и о другой должности не тоскует. Ведь бывает, что человек любит работу, а не должность. А Николай Николаевич Баев слыл прирожденным ОБХССником. Недаром до милиции он служил бухгалтером.
Но зато Околышев знал совершенно точно, что решения и поступки майора Баева не предсказуемы. Не потому ли он застрял в майорах и несмотря на годы не дослужился до должности начальника отделения?!
Но Баев ждал и Околышев ответил неопределенно: – Красочное письмо. Сразу видно – «писатель»!
– А если по существу? – не дал уклониться Баев.
Околышев пожал плечами.
– Конечно, десять тысяч и золотые монеты настораживают. А остальное, обычное дело не заслуживающее внимания.
– Да? – сказал майор и поднял брови. – А по-моему, как раз «остальное» заслуживает большего внимания. Но ты прав, крупные суммы и золотые монеты настораживают. Тем более, есть директива Управления. Зашевелились валютчики. Необходимо усилить работу по профилактике.
– Что-нибудь серьезное? – полюбопытствовал Олег. Отеческий тон майора располагал к благодушию.
– Много