Студент и нищий. Грация Деледда

ором возбуждало в нем иногда тоску по родине.

      Это была часть возвышенной равнины, поросшей мелким кустарником, среди темной зелени которого вырисовывалась светлая дорога, широкая, но запущенная, и торчали местами красноватые скалы, покрытые мхом цвета ржавчины. Серо-голубое небо казалось еще более светлым на темной линии кустарников, простиравшихся до самого горизонта. Только жаворонок нарушал своим звонким пением тишину картины, и только одно маленькое облако, белое и легкое, как перышко, нарушало одиночество горизонта; и казалось, что жаворонок, немного печальный и скучный, обращался своим пением к облаку, а облако приостановило свой одинокий и скучный путь, чтобы послушать жаворонка.

      Ликсия глядел и тоже скучал. Он чувствовал, что предательская сонливость окутывает его ум; ему казалось, что неподвижная тяжелая тень смоковницы давит его мысли.

      – Какая печальная и несчастная страна эта Сардиния! – думал он. – Даже облака и птицы скучают в ней. В то время, как весь мир волнуется и движется вперед, один только этот безжизненный остров молчит. А то, что еще не умерло, мучается в агонии, как этот виноградник отца – единственный, который уцелел еще на этом диком берегу-погибает от филоксеры. В будущем году останутся в лучшем случае только стены и эта смоковница. А я не буду годен на то, чтобы, оживить наш виноградник! Как же я мог бы сделать это? Что я понимаю в виноградниках? Но кто этот человек? Ах, да это дядя Паскале! Его печальная и нескладная фигура является последним штрихом на картине. Этот старик производит впечатление человека из ржавого железа. Если бы я был художником-символистом, то написал бы этого старика в таком виде – между двумя кустарниками около кроваво-красной скалы под бледным небом и назвал бы картину: «Сардиния».

      Нищий медленно приближался, обрезая там и сям ветви у лучших кустов и по мере его приближения, студент слышал все яснее и яснее стоны и сдавленный кашель, звучавший больше в груди, чем на губах старика.