, не стесняющие движений. Глядя на них, Быков не мог отделаться от мысли, что очень скоро на белых одеждах храбрецов красного станет гораздо больше.
Каждый год во время фестиваля Сан-Фермин погибали люди. Как правило, это были энтузиасты, решившиеся пробежаться вместе с шестеркой по знаменитой улице Эстафета. Ее следовало назвать Эстафетой Смерти, и это не было бы преувеличением. Бывали годы, когда сразу два десятка человек отправлялось отсюда в больницы или прямиком на кладбище. Сотни мужчин, толпой удирающих от разъяренных быков, мешали друг другу, толкались, топтали упавших и инстинктивно старались спрятаться за спины соседей. Это лишь усложняло их задачу: уцелеть во время забега на восемьсот двадцать пять метров.
Мероприятие называлось энсьерро, длилось около трех минут и проходило по нескольку раз в день на протяжении недели. Задачей участников было добежать от загона до арены, не угодив под рога и копыта дюжины животных, общий вес которых составлял около семи тонн. К соревнованию допускались все представители мужского пола, достигшие совершеннолетия и без очевидных физических недостатков. Те, кто не был уверен в своей ловкости, смелости и удачливости, наблюдали за происходящим из-за ограждения или свесившись из окон и с балконов над узкой улочкой. Быков гнали специальные пастухи-пасторы, вооруженные длинными палками. Если им не удавалось наставить рогатую паству на путь истинный, быки поворачивали обратно или прорывались на соседние улицы, и тогда количество жертв значительно возрастало – соответственно, праздник считался особенно удачным.
Быкову даже в голову не приходило, что сегодня ему суждено оказаться в самой гуще событий. Будучи известным и весьма востребованным фотографом с мировым (наконец-то!) именем, он прибыл в Памплону для того, чтобы запечатлеть главное событие фиесты, а заодно и карнавалы, представления, корриды и концерты, которые ежегодно проходили здесь с 6 по 14 июля.
В настоящий момент он, стараясь не привлекать к себе внимания, снимал «великолепную шестерку», разминающуюся перед забегом. Осмотр одного из древнейших городов Испании, прославленного Хемингуэем, Быков отложил на потом. Конечно, он уже полюбовался вершинами Пиренеев, синеющими над красными черепичными крышами, проникся неповторимой атмосферой гордой провинции Наварра, успел потоптать булыжные мостовые и составил список достопримечательностей, обязательных для осмотра. Но сейчас все его внимание было поглощено приготовлениями к энсьерро.
Испанцы негромко о чем-то переговаривались, целовали нательные крестики, подпрыгивали, высоко поднимали ноги и приседали. Под масками бравады на их лицах все отчетливее проступала тревога. Вот ее-то и стремился уловить и передать Быков, переходивший с фотоаппаратом из одного угла в другой. Репортаж был заказан и оплачен журналом «Менс Вью», а там любили подчеркнуто мужественные снимки с крупными планами, контрастными тенями и неожиданными ракурсами.
Потом Быков намеревался переместиться к загонам, чтобы отснять самое начало состязания, когда двенадцать быков будут выпущены на свободу. Учитывая все это, он решил обойтись без штатива, который помешал бы передвигаться с достаточным проворством. По этой же причине Быков ограничился одним «Никоном» со сменными объективами. Лишние пятнадцать килограммов не позволяли принять участие в общем забеге, но все равно ему предстояло находиться совсем рядом с быками, которым неизвестно что взбредет в их рогатые головы. А вдруг он им чем-то не понравится? В этом случае Быкову придется проявить завидное проворство, чтобы успеть ускользнуть в укрытие для прессы. И ему вовсе не улыбалось на бегу цепляться за все штативом или дополнительными фотоаппаратами.
В груди у него похолодело, когда шестерых испанцев пригласили на выход. В открытую дверь хлынул гул огромной толпы. Пройдя по длинному дощатому коридору, Быков прищурился от солнца и рева голосов, предвкушающих любимую национальную забаву. Дудели трубы, гремели барабаны, визжали самые экзальтированные любители острых ощущений.
Большинство из тех тысяч мужчин, которые образовали живой коридор возле загонов, были в таких же белых одеяниях, как шестерка заводил, приготовившаяся возглавить забег. Красные платки на шеях делали их похожими на пионеров из советской хроники.
Пока Быков озирался, его вытолкали на середину улицы. Налегая широкой спиной на находящихся позади, он принялся выбираться на более безопасное место. Громкоговоритель что-то закричал возбужденным мужским голосом, тут же утонувшим в общем восторженном реве.
Быков перестал пятиться, чтобы не очутиться слишком далеко. Его обступила волнующаяся толпа, наэлектризованность которой была столь сильной, что, казалось, еще немного, и начнут проскакивать молнии. Лица окружающих выглядели очень похожими из-за одинакового выражения на них.
Рядом с Быковым вертелся черноглазый парень, выделявшийся в толпе красной рубахой. Его густые жирные волосы блестели на солнце. Дохнув чесноком и пивом, он что-то протараторил и толкнул Быкова локтем в бок. Пришлось изобразить ответную улыбку. Она так и застыла под раздвинувшимися усами Быкова, когда заслонки, преграждавшие путь быкам, рывками поползли вверх.
Дружное «аххх» сопровождало