а документы на подготовку в институт МВД – мне было интересно иное.
Многие сокурсники в прозекторской падали в обморок. У меня же мертвое тело вызвало не страх, а любопытство. Устройство внутренних органов, нервной системы, мышц, костного аппарата, мозга – все было чрезвычайно интересно. Лечить живого человека скучное и бесполезное занятие. Больные хотят жить, не понимая, что наука важнее их мелочного желания. Мертвое тело позволяет заниматься наукой так, как хочется. Не понимаю, как можно бояться трупов. Это все равно что бояться живой природы. Ученый, изучая труп, доказывает: в человеке нет никаких тайн, нет ничего невероятного, как хотят убедить разные шарлатаны. Человек – всего лишь совокупность физиологических процессов. То, чего мы пока не знаем, – временное несовершенство научных методов познания.
Эти принципы я изложила моему начальнику, доктору Лямину, в первый день работы в экспертно-криминалистическом центре МВД. Он достал из сейфа ополовиненную бутылку коньяка и наполнил рюмки. Я отказалась пить: ученый не имеет права отуманивать мозг алкоголем. Лямин осушил обе рюмки, показав очевидную слабость характера, крепко пожал мне руку и сказал:
– Вот такого молодого специалиста мы только и ждали. Добро пожаловать в коллектив, Авдотья Чернова. Будете вести направление медико-криминалистических экспертиз.
Коллеги предоставили мне возможность заниматься исследованиями сколько угодно: на вызовы чаще всего отправляли меня, а если кто-то просил подменить на дежурстве, я всегда соглашалась. Молодой ученый не должен отдыхать, если собирается добиться чего-то в науке. В моем возрасте надо трудиться, сколько хватает сил. Великие открытия совершаются, как известно, до тридцати лет. Доктор Лямин хвалил мои заключения за точность и научную обоснованность. Мне было приятно, но я прекрасно знала, что цели, которые я перед собой поставила, еще предстоит достичь.
Пришел май. Я приняла очередное дежурство вместо заболевшего коллеги. Вероятно, причиной болезни была отличная погода или заботы дачника. Около десяти часов вечера поступил вызов. Я поехала в отдаленный район города, застроенный в середине шестидесятых годов прошлого века типовыми зданиями. Хотя район был назван романтичным женским именем, ничего романтичного в нем не было: статистика правонарушений была печальна.
Между шестиэтажными корпусами, обшарпанными и ждущими ремонта, имелся типичный для таких районов пустырь с вытоптанной травой. По периметру он обсажен кустами, в углу располагались детская горка и песочница, примерно в десяти метрах от которой я заметила участкового и дворника в оранжевой накидке, топтавшихся возле накрытого брезентом тела. Оперативники РУВД пропустили меня к нему.
Я не люблю делать поспешные выводы. Довольно часто причину смерти приходится искать, но у этого человека причина была на виду: он умер от того, что ему перегрызли шею. Голова держалась на позвоночнике, в районе горла – широкая рана, уходящая в развороченную грудную клетку, из которой торчали обломки ребер. Кусок вырванной плоти болтался на коже. Под телом огромная лужа крови – земля не успела впитать ее всю, и затылок жертвы плавал в небольшом черном озерце. За долю секунды я составила для себя портрет жертвы: мужчина довольно крепкого сложения, с развитой мускулатурой, возраст – чуть за сорок; рост немного ниже среднего, при весе больше ста килограммов; короткие ноги, руки борца. Про таких обычно говорят: «крепыш». Круглое лицо с массивным подбородком, череп зеркально выбрит. Мужчина лежал, завалившись на бок, в позе эмбриона, его правую руку обвивал поводок… Я поискала глазами и увидела собаку: коренастого ротвейлера, которого отстегнули от поводка и увели в сторонку. У кобеля тоже была отлично развитая мускулатура, а на теле имелось множество заживших шрамов. Очевидно, собаку использовали для нелегальных боев. Ротвейлер мелко дрожал, из пасти капала густая слюна…
Криминалист-медик не имеет права на фантазии. Он оперирует фактами. Я знала, что вот-вот последуют вопросы, и я должна буду ответить на них. Например, меня могли спросить: «Что же здесь произошло?» Но я имела полное право хранить молчание до подписания протокола. Тем более что… Я пока не знала ответа на вопрос. Я не сталкивалась ни с чем похожим. Рана была нетипичная, в моей практике такие не попадались.
Как и следовало ожидать, подошел Толя Копылов. Он неплохой, в общем-то, опер, но чрезвычайно скользкий человек. К тому же уверенный в том, что магнетически действует на девушек. Возможно, для кого-то он и неотразим. Только не для меня.
– Дося… – Вот так фамильярно обычно обращается он ко мне, и я вынуждена терпеть. – Ты видала что-то похожее?
– Без детального осмотра не могу делать заключения, – ответила я сухо.
– Брось, просто скажи: что ты об этом думаешь?
– Не могу гарантировать, что предварительная оценка войдет в протокол, – процедила я.
– Дося, не будь занудой. Ты же симпатичная, на первый взгляд, девушка.
Такими вот шуточками блещет Копылов. Думает, что блещет.
Я ответила, что подобную рану невозможно нанести режущим предметом, очевидно, что шею бедняге перегрыз какой-то крупный хищник.
– Насколько