ля. Какие там несколько! – сотни две, не меньше. И сразу вспомнилось, что сам я в более юные годы (да и сейчас – чего уж темнить) частенько пропускал и пропускаю текстовое пространство, именуемое обычно «Предисловием», «Вступлением» и искомым «Словом от автора». А потому, по возможности, буду краток:
Итак, о чем и о ком эта книга?
Не открою большого секрета, признавшись, что чаще всего писатели пишут о себе любимых. И это не эгоизм, это оправданная необходимость. Пишем о том, о чем знаем, и в этом смысле собственная жизнь, конечно, является наиболее удобным полигоном для литературных экспериментов. Вот и этот сборник обо мне и моих друзьях, моих добрых и не очень добрых знакомых. Впрочем, последних на последующих страницах будет встречаться крайне мало, что позволяет мне надеяться, что в целом сборник получился незлой. Для большинства произведений это в определенном смысле дебют, поскольку ранее они публиковались исключительно в журналах-толстяках. Парочка произведений получала призы читательских симпатий, главная повесть удостаивалась чести быть переведенной на несколько языков. Но вот в книжных корочках, да еще на родном языке, они не появлялись. Собственно, это меня и подвигло дать этим вещам вторую жизнь, поскольку рукописи, возможно, и не горят, но из этого не следует, что писателю следует лежать-полеживать бревном и ровно ничего не делать, дабы помогать однажды опубликованному продолжать свое непростое плавание по читательским морям, озерам и лагунам.
Признаюсь, поначалу мечталось составить веселый сборник, но как-то само вышло, что повести и рассказы, не спрашивая авторского соизволения, выстроились самостийной шеренгой – в порядке им одним ведомом и удобном. Ну, а поскольку над подобными иррациональными явлениями давно уже не смеюсь, то и здесь все осталось неизменным. Надеюсь, читая книгу, кто-то улыбнется, кто-то, наверняка, взгрустнет – и то, и другое вполне позволительно. В заключение же моим дражайшим читателям желаю доброго узнавания, задумчивых минут и славных озарений!
Искренне Ваш,
Евгений Штиль
Дерево на твоем окне
Моим родителям – первым критикам и читателям…
Пассажир
Вообще-то на этот курорт собиралась ехать Настя. Не столько, чтоб отдохнуть, сколько подлечиться. Она и меня уговаривала составить ей компанию. Даже не поленилась узнать, проходят ли наши «болячки» по профилю лечебного учреждения. Оказалось, что проходят, и Настя частенько мечтала:
– Только представь, Димчик! Мы будем лежать в соседних ваннах – ты в суставной, я в своей, сердечной. Оба безнадежно больные и влюбленные, оба голые и красивые!
– Ты сказала: голые?
– Ну… – она немного смутилась. – Это же лечение, что тут такого? Попросят – и разденемся.
– Погоди, погоди! А как же медперсонал? Всякие там сестры, санитарки? Они же мимо будут шастать.
– Ну, и что?
– Как это что! Значит, смотреть на нас станут.
– Тебя это шокирует?
– Представь себе, да!
– Но ты же не стесняешься ходить в баню.
– Естественно! Потому что я хожу в мужское отделение.
– Ну, не знаю… Может, специально для тебя подыщут медбрата?
– Здрасьте! Еще не легче! Не хватало, чтобы на тебя, голую и красивую, пялился посторонний мужчина!..
Впрочем, спорили мы напрасно. Ни процедур, ни медбратьев моя подруга не дождалась. Настя умерла, не дожив трех недель до поездки. Путевка, курортная карта, билеты – все осталось невостребованным. В итоге в далекий санаторий вместо Насти поехал я. Для чего и зачем, не знаю, но, как говорится, от перемены мест слагаемых сумма не меняется, а за эти путевки мы успели выложить сумму более чем приличную. И за билеты, и за путевку, и за направление, которое в больнице выписывали либо долго, но даром, либо быстро, но дорого. Впрочем, дело было не в деньгах – о них сейчас не хотелось думать вовсе. Как не хотелось думать об оставленном Настей наследстве, о ее подругах, продолжавших по привычке трезвонить в наш дом, о собственном в один миг посеревшем будущем. Кто знает, возможно, от этих самых дум я и пытался сбежать. В место, куда ей так хотелось съездить – с шикарными грязевыми ванными, с девственным сосновым бором, с чарующей тишиной, о которой наперебой поминали курортные проспекты.
И я сбежал.
В сущности – в никуда…
В доме у нас висел боксерский мешок, но я успел разбить о жесткий дерматин все костяшки. Дальнейших пыток мои кулаки могли не выдержать, терапевтическое действие мешка иссякло. Хорошо было бы порыдать да повыть, но слезы тоже отсутствовали – подобно большинству мужчин, я предпочитал страдать всухую, выжигая себя изнутри, волевыми усилиями вминая опухшее сердце в грудную клетку. На пульс это почти не влияло, но было до одури больно. Настолько больно, что я упаковками глотал аспаркам с панангином и впервые в жизни с хирургической