начинали сдавать.
– Убейте меня. Я во всем раскаялся. Меня же должны были…
– Казнить? – перебил его человек, – А вам не кажется, что это слишком простой для вас выход? И чего стоит ваше раскаяние, если при первом удобном случае вы полезли в петлю, дрожа от страха перед тем, с чем вам предстоит столкнуться.
– Убейте и делайте со мной, что вам вздумается. – бросил в отчаяние Генри.
– Знаете, грош цена вашему самобичеванию. А если все, что здесь с вами происходит и произойдет – это квинтэссенция вашего покаяния. Физическое воплощение совести. Ведь какой толк от ваших слов и мыслей, если пятилетняя девочка умерла из-за вашей ошибки, а вы просто покинете этот бренный мир, просто извинившись? А ведь на вашей совести две жизни – ее мать уснула навсегда, приняв большую дозу снотворного.
О боги, что же он наделал. Порой казалось, что все это лишь сюжет какого-то сна или фильма. Ведь не может абсолютно нормальный человек уничтожить счастливую прежде семью. Боль в голове. Генри закрыл руками глаза и прошептал.
– Я не хотел, клянусь.
– Вы уже клялись прежде, именем Гиппократа, и в ваши руки была вверена человеческая жизнь. Вы нарушили свой обет и теперь жизнь ваша в моих руках по праву.
–Кто вы? Вам это все доставляет удовольствие. Или это секретный эксперимент? – Веббер огрызался, ненавидя себя и понимая все свое ничтожество.
– А какое это имеет теперь значение для вас? Да если бы мне платили за все это – это бы умалило вашу вину? Или вы чувствовали бы себя жертвой? Ведь так по геройски – выставить себя страдальцем. Только, к вашему огорчению, здесь соболезновать могут лишь вам подобные, но и им всем наплевать на других, они и сами, по их мнению, мученики. – слова незнакомца звучали совсем рядом с койкой.
Генри хотелось спрятаться. Но бежать было некуда. Здесь, в холодной дубовом кабинете, одетый в грязный халат, он барахтался в жестокой правде словно жук, попавший в банку с водой. И человек в костюме нависал над ним как палец, готовый его раздавить.
– Ваша внучка, Энни, кажется. Чтобы вы сделали, случись с ней несчастье? – спросил он.
– Не трогайте ее, умоляю. – Веббер поднял глаза, – Она не виновата. Ведь у вас уже есть я.
– За кого вы меня принимаете. – холодно ответил незнакомец. – Вы ее любите?
Генри окончательно потерял остатки самообладания. Слезы хлынули наружу и он, рыдая как ребенок, рассказал все. О той аварии, после которой Энни лежала в коме и о ночах, которые он провел у ее постели на протяжении года, сжимая детскую ручку в своей ладони. В очередной раз признался в употреблении морфина и кокаина перед сменой, чтобы хоть как-то стоять на ногах. Весь дрожа, как в первый раз наказанный ребенок, описал все подробности той злополучной операции. Неверное движение руки, внутреннее кровотечение, крики ассистентов. Док, пульс падает. И он стоит посреди всей этой суматохи, разглядывая кровь на перчатках. Док, она теряет кровь. Странное чувство спокойствия. Его отвели от стола, кто-то сунул