орогих мне людей, в жизни города, страны, планеты, в мироустройстве. Я бы изменила законы, ход истории, природу, отношения между людьми и между государствами.
Например, я бы сделала так, чтобы людям не приходилось гадать – что их ждет после смерти. Чтобы они не выдумывали себе утешительные сказки о вечной жизни, о рае, и изо всех сил старались в них верить. Или наоборот, чтобы они считали, что с их уходом все прекращается навсегда. Я бы устроила так, чтобы люди точно знали – на смену этой их земной жизни приходит следующая земная жизнь, но иная, и даже не обязательно в человеческом облике. И чтобы всем было точно известно – зло наказуемо. Каждый подлый, жестокий поступок будет иметь последствия. И тогда вряд ли кто-то сознательно стал бы делать гадости, понимая, что в следующей жизни его ждет неминуемая кара, что он родится ослом, на котором будут возить поклажу в горы, или ломовой лошадью, или бродячей собакой, подбирающей куски у помойки, или цирковым тигром, осужденным на вечное заточение.
А за добро бы следовала награда – успех в следующей жизни, богатство, безмятежное существование, красота или талант как особый дар за правильные поступки, совершенные в прошлой жизни.
Как сильно бы изменилась тогда наша жизнь. Большинство людей все-таки старалось бы жить по совести, я уверена. Нет, часть населения, безусловно, все равно бы оставалась на стороне зла. Потому что причин у зла множество, и, как известно, угроза наказания даже и в этой жизни, далеко не всех останавливает от совершения преступлений.
А еще я бы сделала так, чтобы животные стали равными людям. У Джонатана Свифта в четвертой части «Путешествий Гулливера» описана страна гуигнгнмов. Это такие лошади, обладающие разумом, как люди. Но, в отличие от людей, гуигнгнмы – существа высоконравственные, духовные. Их противоположностями являются у Свифта существа, похожие на людей, ейху, но эти омерзительные твари начисто лишены всякой духовности и морали.
Когда я это прочитала в детстве, то полностью, безоговорочно согласилась со Свифтом и приняла его утопию настолько близко к сердцу, насколько это возможно.
Да, животные, лишенные корысти, подлости, бессмысленной, чудовищной жестокости к себе подобным и более слабым – чем они хуже нас, случайно вынесенных эволюцией на вершину пищевой цепи?
Необходимо сделать так, чтобы животные имели возможность высказываться, чтобы их речь была всем понятна – и людям, и другим животным. И вообще, надо чтобы все, буквально все, говорили на одном, всем понятном, языке. Чтобы любая бабочка или мушка могли сообщить свою просьбу: открой окошко, пожалуйста, я полечу к себе в сад. Чтобы я могла отправить собаку в магазин, и она бы там купила себе корм, а мне шоколадку. А рассчитываться она могла бы посредством своего чипа, вшитого под шкурку, как по пластиковой карточке.
Еще было бы очень здорово, если бы можно было перемещаться из одного места в другое силой мысли. Вот понадобилось мне, например, в Тверь, – и я уже в Твери.
И непременно следовало бы устроить таким образом, чтобы информацию из мозга, например – сны, можно было бы отправлять на компьютер или другим людям.
Вот такие я хотела бы сделать изменения.
Гордость
Гордый – это такой человек, у которого есть твердые понятия, принципы, отступить от которых он не может себе позволить. Гордым человеком можно назвать даже меня в некоторые моменты. Хотя обычно я веду себя скромно и покладисто. Но иногда меня как будто переклинивает.
Помню, после школы я по глупости поступила в одно учебное заведение, где была атмосфера почти армейской дедовщины. И это среди девочек. Группа быстро разделилась на два враждебных лагеря: матерых, прожженных сучек и тихих, провинциальных скромниц, куда, разумеется, и я попала. Была в первом лагере одна стерва, с короткой стрижкой, черная, как ворона, с диким начесом и злым-презлым острым личиком. Она всячески пыталась унижать нас. До поры меня не трогали, но я не сомневалась – придет и моя очередь. Это ощущалось по косым взглядам, по каким-то едва уловимым намекам.
И вот момент настал. Нас отправили мыть окна в столовой перед ее открытием. Черная общается со своими, не обращая внимания на меня и мне подобных, и вдруг ей приспичило освободиться от сумки, которую она до этого держала в руках. Она резко оборачивается ко мне и сует мне этот свой чемодан. На, типа, подержи. У меня реакция мгновенная – нет. Она вытаращилась на меня с недоумением: «Ты чё?! На, говорю, держи!». Я – не буду я твою сумку держать. А у самой, помню, даже лицо покраснело, 16 лет же всего, подобных ситуаций раньше не было. Росла среди друзей, в любви и понимании. Она оглянулась на своих подружек, ища поддержки. Я заметила, что все замолкли. Как в ее лагере, так и в моем. Все ждали – что будет дальше. Я не думала тогда, что она может меня ударить, например. Но если бы такое произошло, я бы ей, скорее всего, дала жесткий отпор. Хотя до этого мне не приходилось драться. И никогда в последующей жизни, кстати, слава Богу. Она ухмыльнулась как-то не слишком уже уверенно, пробормотала: «ебанутое создание» и куда-то свинтила.
Мне не часто приходилось проявлять подобную гордость, к счастью. И очень надеюсь, не придется в будущем.
Жаркий