>
Корректор Ольга Котигоренко
Фотограф Татьяна Оськина
Иллюстратор Татьяна Никишова
Иллюстратор Анастасия Фёдорова
© Вадим Фёдоров, 2018
© Татьяна Оськина, фотографии, 2018
© Татьяна Никишова, иллюстрации, 2018
© Анастасия Фёдорова, иллюстрации, 2018
ISBN 978-5-4490-5966-6
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Ведро
Из совместно нажитого имущества у Любы и Жени были только машина и гараж.
Квартира, в которой они жили до развода, принадлежала Любиной тётке. В этой двушке на Молодёжном проезде Люба и осталась. А вот Женя съехал в общежитие. На пятилетнем «форде». Любе достался гараж.
– Зачем тебе гараж? – спрашивал Женя. – У тебя же машины нет. Да и прав тоже.
– Права я могу получить, только экзамены сдать, – отвечала Люба, – забирай гараж, а мне машина останется.
– Зачем мне гараж без машины? – удивлялся Женя. – Я свой фордик не отдам.
– Тогда гараж мой, – подытожила Люба, – а машина твоя.
– А ребёнок чей? – спросил Женя.
– Ребёнок общий, – устало ответила Люба, – платишь нам алименты и можешь навещать его по выходным.
– Хорошо, – согласился Женя.
Он хотел ещё что-то спросить, но не стал. Поднялся из-за стола на кухне, где проходили переговоры, и ушёл. В своё общежитие.
Это было зимой.
А сейчас, летом, развелась лучшая подруга Любы – Галя.
Дружили они с детства. Хотя были совершенно разными. Люба русая, с косой, здоровая, широкая в кости, ростом метр восемьдесят. И Галка. Низенькая, чёрненькая, худая, как палка, вечно куда-то спешащая.
Виктор, Галкин муж, был такой же мелкой породы. Невысокий, тощий, с заметной залысиной.
Но. Маленький, да удаленький. Как выяснилось позже.
Поймала Галка своего благоверного в супружеской постели с какой-то девицей.
Скандалить не стала. Только выкинула в окно одежду незнакомой девки и потом с интересом наблюдала, как та, полуголая, вместе с её Витей ищет по кустам свои шмотки.
Витю она обратно в квартиру не пустила. Вещи его покинули семейное гнёздышко тем же путём. Через окно. Благо этаж второй.
Жили Галя с Виктором на улице Мира, в пятиэтажном кирпичном доме. В простонародье именуемом хрущёвкой.
Люба узнала об этом происшествии только на пятый день. Когда все страсти поутихли. Её не было в городе. Отвозила ребёнка в Тульскую область к матери на каникулы.
Приехала. Прочитала СМСки от подруги на забытом дома телефоне. Позвонила ей. И уже вечером сидела у Галки на кухне. С бутылкой настойки.
– Ты, главное, не переживай, – говорила Люба, – не стоит из-за этого переживать. Всё образуется.
– Что образуется? – всхлипнула Галя. – Я же его любила. Я ему ни с кем не изменяла. Я ему завтраки-ужины готовила. А эта сволочь в наш дом бабу привела.
– Это не ваш дом, это съёмная квартира, – осторожно сказала Люба.
– Какая разница, – махнула рукой Галя, – съёмная или несъёмная. Они на нашей супружеской постели тут кувыркались.
И Галя зарыдала уже в полный голос.
Люба встала. Налила подруге воды из-под крана. Прошлась по квартире. В спальне стоял раскладывающийся диван, который Галя называла супружеской постелью. Над диваном висела свадебная фотография. На фотографии глаза у Вити были заклеены чёрной изолентой. В углу валялось постельное бельё. Напротив окна стоял шкаф с полуоткрытыми дверцами.
В комнате пахло тоской и женской обидой.
Люба вернулась на кухню. Подошла к плачущей подруге.
– Галюш, – сказала она, – у тебя паспорт где?
– Чего? – Галя подняла заплаканные глаза. – Какой паспорт? Зачем?
– Общегражданский, – терпеливо, как ребёнку, пояснила Люба, – твой паспорт. Где он? Можешь принести?
– Я не помню, – шмыгнула носом Галя, – я как из ЗАГСа пришла, куда-то его зашвырнула.
– Принеси мне его, – попросила Люба.
– Зачем? – спросила Галя.
– Ты можешь не спрашивать, а просто принести? – вопросом на вопрос ответила Люба.
– Хорошо, – Галя послушно встала и отправилась в комнату.
Возилась она там минут десять. За это время Люба успела выпить пару рюмочек горькой настойки и сделать два бутерброда с колбасой.
– Нету нигде, – доложила испуганная Галя.
Начали искать злосчастный паспорт. Перевернули всю квартиру. Через полчаса красная книжица была найдена в куртке, мирно висящей на крючке в прихожей.
– Ты же сказала, что