и рента должна стать меньше, – сказал отец.
Констебль слегка фыркнул, чтобы показать, насколько нелепа эта идея.
– Ваша рента, насколько я знаю, вот уже несколько лет выплачивается с опозданием, – заявил он. – И, если позволите дать совет, – не провоцируйте сильных мира сего, прося ее снизить.
Отец встал и, упершись в стол костяшками кулаков, подался к Лаклану Броду.
– Я попрошу встречи с фактором, чтобы обсудить этот вопрос, – сказал он.
Брод, оставшийся сидеть, раскинул руки.
– Воля ваша, – ответил он, – но могу заверить, что я говорю с ведома фактора. Я уверен, вы не захотите приобрести репутацию одного из тех, кто рвется агитировать против бесперебойной работы поместья, управление которым, напоминаю, осуществляется в интересах общества, а не отдельного человека. Как вы сами заявили, вы не хотите, чтобы напротив вашего имени появились новые черные отметки.
Тут Лаклан Брод встал и сказал как о чем-то уже решенном:
– Перераздел участков состоится весной, чтобы у вас была возможность убрать урожай этого года. Можете решить сами, какую часть земли вы желаете отдать, и, когда придет время, известить меня.
Потом он сообщил, что в будущем к нему следует обращаться «констебль Маккензи» или просто «констебль», чтобы мы не забывали о его официальном положении.
Отец не стал искать встречи с фактором, и весной часть нашего надела, самая дальняя от дома, была отдана нашему соседу, Дункану Грегору, который жил со своей пожилой матерью, женой и четырьмя детьми. Мистер Грегор заглянул к нам, чтобы заверить, что никогда не стремился получить эту землю и не желает наживаться за счет моего отца. Он предложил, чтобы две семьи работали на том куске надела сообща и делили между собой урожай, но отец отказался от этого щедрого предложения, сказав, что не хочет возделывать землю, которая ему не принадлежит, и в любом случае мистер Грегор больше нуждается, чем он. Мистер Грегор некоторое время спорил с отцом, но тот был непоколебим. Он не примет никакой компенсации за свою потерю.
Суть правления Лаклана Брода вскоре стала ясна. В прежние годы люди, занимавшие пост констебля, делали это неохотно и выполняли свои обязанности только под нажимом, однако Брод ринулся играть свою роль со рвением лисы в курятнике. Он с важным видом разгуливал по деревням, находившимся под его юрисдикцией, с записной книжкой в руке и с карандашом за ухом, часто в сопровождении своего слабоумного брата, кузена или их обоих. Состояние ферм, троп, канав и проселочных дорог – все стало объектом его пристального осмотра. И он не ограничивался осмотрами мест, находившихся в общинном пользовании. Он запросто и бесцеремонно входил в соседские дома и царапал заметки в своей маленькой книжке, содержимое которой не разглашал никому. Результатами этих заметок не было немедленное наложение штрафов. Люди знали только, что констебль что-то записал и что когда-нибудь в будущем записи могут быть использованы против них. В результате все подчинялись Лаклану Броду, когда тот просил поработать на его участке или выполнить другие задачи,