самый момент Фарах, огромная среднеазиатская овчарка, лежавшая у его ног, настороженно посмотрел в окно. Потом перевел взгляд умных глаз на хозяина, как бы вопрошая, что ему надлежит делать.
– Спокойно, Фарах! Спокойно!
Сделав собаке знак следовать за ним, Али-ака с неожиданной для его тучной фигуры легкостью поднялся со стула и вышел во двор.
Стояла мертвая тишина, изредка нарушаемая воем шакалов. Но Али-ака не верил этой тишине. В любой момент она могла разорваться автоматными очередями. И не только там, на границе, но и в его залитом лунным светом саду.
Подойдя к потайной двери забора в глубине сада, он негромко спросил:
– Кто здесь?
– Тебе привет из Герата, Али.
Чайханщик открыл дверь, и в сад бесшумно проскользнули двое.
– Слава Аллаху! – с облегчением вздохнул Али-ака, задвигая засов. – Что-нибудь случилось, Джафар?
– Ничего, Али, – ухмыльнулся один из гостей, плотный высокий афганец с лицом, почти полностью заросшим щетиной, – все в порядке.
Больше он не произнес ни слова, и Али-ака не посмел его ни о чем расспрашивать. Да и какое ему было теперь дело, почему они задержались? Главное, пришли! А на остальное ему было наплевать…
Али-ака давно усвоил простую и в то же время великую истину. Чем меньше человек знает, тем крепче он спит. Эта истина имела к нему самое непосредственное отношение.
– Прошу в дом! – только и сказал он.
На кухне Али-ака быстро достал аптечные весы и вопросительно взглянул на Джафара.
– Сейчас! – усмехнулся тот, обнажив крепкие белые зубы, хищно блеснувшие в заросшем черными волосами рту.
Расстегнув куртку, он достал из-под нее четыре целлофановых пакета, наполненных белым порошком, и положил на стол.
– Валяй! – все с той же улыбкой уверенного в себе хищника приказал он чайханщику.
Героина оказалось ровно два килограмма.
Закончив обряд взвешивания, Али-ака спрятал героин и весы и выдал Джафару две белые костяные бусины четок, служившие своеобразной распиской в приеме товара. Затем откуда-то из глубины халата достал плотную пачку долларов. Деньги за предыдущую партию.
Джафар два раза пересчитал их.
– Порядок! – ухмыльнулся он.
– Может быть, – взглянул на Джафара чайханщик, – попьете чаю?
– Нет, – покачал головой тот, – в следу-ющий раз!
Ничего не ответив, Али-ака пожал плечами. Как, мол, угодно. Но про себя подумал: по са-мому краю пропасти ходит этот Джафар, и любой неверный шаг грозит ему смертью. Желающих заполучить ценящийся на вес золота героин предостаточно по обе стороны границы. Да и обратное путешествие с толстой пачкой долларов особого удовольствия не обещает.
Проводив гостей, Али-ака вернулся в дом и выпил еще водки. Правда, теперь уже на радостях. Как-никак операция закончилась успешно, и очень скоро он получит причитающиеся ему башли. И до следующей ходки из Афганистана сможет спать спокойно.
Чайханщик взглянул на часы. Половина чет-вертого… Нет, сегодня уже не уснуть. Слишком велико было нервное напряжение, и слишком велика была теперь радость, чтобы завалиться спать. Сделав еще один большой глоток водки, он, основательно подогретый спиртным и появившимся желанием, отправился на женскую поло-вину.
Разбудив жену, Али-ака очень скоро позабыл и о недавних тревогах, и о хранившемся у него сокровище, и даже о предстоящем вознаграждении. Фатима творила в кровати чудеса…
Глава 2
Не многое дано нам предугадать в жизни. Ни то, как слово наше отзовется, ни к чему может в конце концов привести всего только один неверно сделанный шаг. Даже если он и делается к соседнему столику.
И все же Ветров знал, что он этот шаг сделает. Слишком уж хороша была Наташа.
Сидевшая за одним столиком с Наташей подруга также была очень заметна. Но – Наташа… Крепко постарался Всевышний! Не пожалел ни красок, ни души.
В наше-то время да о Гогене! Да еще по-французски! Что там говорить – приехали!
Слушавший Наташу француз тоже был удивлен. Правда, другим. Он никак не мог взять в толк, при чем здесь Таити?.. Дальше имени художника его познания в постимпрессионизме явно не простирались.
А когда Наташа изящно перешла от Гогена к Ван Гогу, в глазах француза светился уже самый настоящий испуг.
Оживился он только тогда, когда Наташа заговорила о стоимости картин. Тут все было понятно. Доллары… Единственная непреходящая ценность для всех времен и народов… И что по сравнению с ними какой-то там «Иисус в пустыне» и Сальвадор Дали.
– Первой картиной, перевалившей рубеж в сто миллионов старых франков, – с нескрываемой иронией глядя на почувствовавшего под ногами твердую почву француза, улыбалась Наташа, – стал у Гогена «Натюрморт с яблоками», купленный греческим судовладельцем Гунландрисом за сто четыре миллиона…
– Представляю, – воскликнул пораженный