была плата за мое обучение. Дядя считал, что я сама этого хотела, другой причины для молодой женщины оставаться с ним в лавке не было.
Хайнц подошел ко мне и поднял юбку. Я в который раз почувствовала, как его загрубелые пальцы прикасаются к моим бедрам.
– Почему ты всегда так долго с этим возишься? – спросил он.
Я ощутила сладковатый запах перегара и оттолкнула от себя его руку.
– Не все быстро делается.
Хайнц был далеко не лучшим представителем высшей расы. С уровнем интеллекта где-то на границе между слабоумием и заторможенностью, он с трудом воспринимал предложения, в которых было больше двух слов. Я смахнула капли с тонкой пленки, отмерила и отрезала нужный кусок. Когда раскатала гладкую, как шелк, кишку, физиономия Хайнца уже стала красной.
Дальше я и без его указаний знала, что делать. Взять жестяную банку со свиным смальцем и идти в мясохранилище. Странно, но однообразие этих жутких действий меня успокаивало. Я дернула за шнур, который включал голую лампочку под потолком, и легла на холодную деревянную полку. Даже с мешком из-под муки на лице я могла точно описать, что будет дальше. Сладковатый запах муки перебивал исходящие от Хайнца запахи крови забитой скотины, сигар и белизны. Главное – не плакать. Это его разозлит, и процесс затянется. Он натянул мое изделие на член, обмакнул руку в жир, смазал и приступил к делу.
А я мысленно повторяла характеристики костей руки.
Первая: ладьевидная, от греческого «скафос», что значит «ладья».
Складки живота Хайнца с каждым его тычком хлопали по мне, как волосатый фартук. Он задышал чаще – верный признак того, что надолго это не затянется.
Вторая: полулунная, имеет форму полумесяца.
Я давно перестала мечтать о внезапном сердечном приступе. Хайнц годами жрал жирное мясо, так что бляшки у него наверняка были толщиной с палец, но это не свело его в могилу.
Третья: трехгранная.
Четвертая: гороховидная, от латинского «pisiform» – «горох».
Хайнц, как обычно, не смог себя контролировать и начал стонать. У меня от его дыхания запотела шея. Он удерживал свою тушу, опираясь на полку. Мощные руки мясника задрожали от напряжения.
Дверь холодильной комнаты без стука открылась. Мешок соскользнул у меня с лица. На пороге стояла Ильза. Одной рукой она придерживала дверь, во второй держала банку с вареньем. Наверное, услышала стоны Хайнца, даже не стоны, а звуки, очень похожие на визг недорезанного хряка.
– Закрой дверь, женщина, – приказал Хайнц с портками на щиколотках и красной от возбуждения мордой.
Я не поняла, что выражало лицо тети – отвращение или усталость? Она просто поставила банку на полку, развернулась и вышла.
Щелкнул замок, и Хайнц вернулся к своему делу.
В один из ничем не примечательных дней я сидела за своим рабочим столом в клинике и думала о том, как докатилась до такой жизни. Я только завершила осмотр последнего пациента, пухлого четырехлетнего карапуза. Выдала его мамаше мазь от чесотки и отослала домой. С моей