– так просто великолепно. Но очень скоро мы почувствовали отчужденность. Я узнал, что у нее появились весьма привлекательные поклонники.
С ним великолепно в постели? Господи, кто бы сомневался.
Я щелчком сбила пылинку у себя с рукава.
– Кстати, в этой стране мужчины не рассказывают о своих подвигах в постели.
– В этой стране мужчинам вообще поговорить не о чем, – парировал Пол. – Они женятся, и все их подвиги скукоживаются и отпадают. Рина – чудесная девушка, но просто она считает, что мы с ней несовместимы. Поверь, я старался это исправить.
Пол снова занялся поленьями в камине, потом вернулся и сел уже ближе ко мне. Для мужчины его возраста у него были очень красивые губы.
– С той поры ты встретил хоть одну совместимую девушку? Я в своей жизни знаю только одну идеально совместимую пару. Это мои родители.
– Как умер твой отец?
– Я ни с кем раньше это не обсуждала. Мне было одиннадцать, а в то время на такие темы говорить не полагалось.
– Он был хорошим отцом?
– По выходным папа возвращался в наш загородный дом в Коннектикуте. Как-то он обменял свой крахмальный воротничок и жилет на хаки и без устали подавал нам на бейсбольном поле, которое мама устроила для нас в дальнем конце поместья.
– Он часто болел?
– Вообще не болел. Но как-то весной в четырнадцатом вдруг перестал выходить из своей комнаты. И входить к нему разрешалось только доктору Форбсу и маме. К тому времени, когда меня отослали с вещами к родственникам, я уже понимала, что происходит нечто страшное. При моем появлении в комнате горничные сразу замолкали. У мамы было жутко измученное лицо, никогда ее такой не видела.
– Сочувствую.
Пол взял мою руку и через секунду отпустил.
– Прошло пять дней, и мне разрешили вернуться домой. Только никто не смотрел мне в глаза. Я, как всегда, добывала самую важную информацию, спрятавшись в подъемнике за кухней. Сидела там и подглядывала в щелку. У нас в то время жили четыре горничные. Все из Ирландии. Как-то они лущили горох, и старшая, Джулия Смит, делилась информацией с другими. До сих пор помню каждое ее слово. «Я знала, что мистер Ферридэй не сдастся без боя».
Мэри Моран, новенькая тощая служанка, терла шваброй с намотанной на нее серой тряпкой кафельный пол, выложенный черно-белыми шашечками. Она сказала: «Умирать от пневмонии – врагу не пожелаешь. Как будто тонешь, только это никак не кончается. Вы заходили в комнату? Лучше было его не трогать».
Потом другая, Джулия, добавила: «Он то смеялся как сумасшедший, то раздирал себе грудь, говорил, что ему жарко, и умолял доктора Форбса открыть окно. А потом еще просил позвать дочку. У меня прямо сердце разрывалось от этой картины. Миссис все повторяла: „Генри, дорогой, не покидай меня“. Но он, видно, к тому моменту помер, потому что доктор Форбс выглянул за дверь и велел мне бежать в похоронное бюро и привести хозяина».
Потом Лили Клиффорд, младшая из четырех, сказала: «Я только одним глазком видела миссис Ферридэй. Она сидела на кровати, обнимала мужа и говорила, что не может жить без него. У нее был такой грустный голос, что я сама чуть не расплакалась».
В