Письмо скамеечки мэру. Анжелика Шинкарь

асаются в ответ. – Они не для нашего климата.

      – Вот-вот. К тому же неприлично – чувствуешь себя совершенно раздетой. Разве можно так оголяться? – фыркает какая-то чопорная блоха.

      – Я бы предпочла пекинеса, но слишком низкая посадка, – говорит ее подруга. – От земли зябко.

      – Пекинес? Нет-нет, возьмите лучше пуделя, – не пожалеете. Не высок, не низок. И эти очаровательные кудряшки! Поверьте, кудряшки всегда в моде!

      – Выбирать нужно ту собаку, которая вкуснее. Сколько себя помню, именно такие пользуются неизменным спросом, – вдруг категорично заявляет самая старая блоха.

      С ней никто не спорит.

      Теперь понятно, какие собаки в моде?

      Кошачий грех

      Вот послушайте.

      Кошки решили соблюдать пост и не есть мышек. Оздоровимся, думали они, и фигурки подправим. Мышки, как ни крути, сильно полнят.

      В первый день они жутко гордились собой, наминая перловку. Во второй день почувствовали, что перловки уже наелись, и заскучали. В третий день поймали себя на плотоядной мечте о мышках и смутились. В день четвертый возненавидели себя за тягу к мышатине. Весь пятый день они ненавидели мышек за то, что они такие вкусные. На шестой поняли, что мышкам пост держать легче, – они с детства к перловке приучены.

      Через неделю кошкам стали мерещиться ехидные смешки мышек.

      В конце концов они впали в депрессию и стали всерьез задумываться, не совершить ли грех. Одновременно кошки догадалась, что сами мысли о свершении греха – уже грех.

      Итак, они очутились перед моральным выбором – грешить мыслями или действиями?

      Мнения кошек разделились. Одни стояли за то, что нужно продолжать держать пост, пусть даже ценой греховных мыслей. Другие же – что лучше совершить грех мышеедения и мучиться раскаянием на сытый желудок.

      Так и поступили – каждый по-своему.

      Куда девались кошки, что остались верны перловке, мы не знаем. А вот кошки-мышееды дожили до наших дней.

      Говорят, в соседнем дворе оклад повысили

      Два пожилых пса лежали во дворе под деревом и вели неспешную беседу.

      – Говорят, в соседнем дворе оклад повысили. И условия работы лучше, – сказал Рыжий.

      – А то, что пожилых работников разогнали под разными предлогами да молодежь набрали, а теперь три шкуры дерут, не говорят? – усмехнулся Рябой. – Да и требования какие! Только бойцовские породы брали. Рысачат они теперь, сердешные, по двору, присесть права не имеют. В списки на увольнение попасть – раз плюнуть.

      – Да ты что? А я уж подумывал, не переметнуться ли. Тогда да. У нас хоть платят меньше, зато работа спокойная, непыльная, начальство кровь не пьет. Кхм… Однако же все равно обидно. Слышал, у них вырезкой мясной кормят. А у нас почитай одни кости на обед да супец жидкий.

      – Не понимаю я вас, псов, – зевнув, промурчал с забора кот, следивший за беседой. – Берите пример с меня. Потомственный фрилансер! (Кот приосанился). Стал бы я ждать подачки день и ночь! Хочу работаю, хочу нет. Сплю сколько хочу и когда хочу.

      – Ха, а если день неудачный? Мы-то по-любому свою кость иметь будем, а ты вот с голодным пузом спать ляжешь.

      – Ну, бывает, чего греха таить. Тогда к хозяйке нужно подластиться, мурлыкнуть пару раз да на коленки прыгнуть. Обожает она песни мои и душевную мягкость. Глядишь, молочка нальет да какую вкусняшку подкинет.

      – А все равно, такая жизнь не по мне, нужно, чтобы все надежно было, – покачал головой Рябой.

      – Нас и тут неплохо кормят, – вдруг добавил Рыжий.

      – Ну, как хотите, – фыркнул кот. – Мне же лучше. Меньше конкурентов, – и спрыгнул с забора.

      Псы проводили его взглядом.

      – Да, каждому свое, – философски заметил Рябой. – Спокойствие и надежность куда важнее, как по мне.

      – Это точно, – ответил Рыжий, почесав лапой за ухом и задумчиво глянув через ограду, где рысачили бойцовские.

      Сказка об ослике

      Жил-был ослик. Был он, как и все другие ослики – ростом невелик, ушаст, да еще умел громко кричать «И-а!» Как, впрочем, любой другой ослик. Зарабатывал он себе на жизнь тем, что возил в тележке для хозяина товар на рынок.