Александр Блинов

Синий слон, или Девочка, которая разговаривала с облаками


Скачать книгу

раздвигаю шторки и прижимаюсь лицом к окну.

      Год, почитай, не был.

      Тронулись.

      Автобус юлит по узким улицам южного городка. Влево, вправо, влево… Вдоль дороги – пыльные каштаны, акации… Всё в цвету. Ветви цепляют окна.

      Одноэтажные домики то прячутся в садах за палисадниками, то с любопытством выпрыгивают на улицу. Таращатся окошками с геранью, зевающими котами…

      Автобус вываливается из городка в степь, и сразу со стороны моря из-за придорожных пирамидальных тополей выскакивает луна. Весёлая, она щурит хитрый жёлтый глаз от нестерпимого солнца.

      Автобус жабой прыгает по ухабам, и вместе с ним над степью, касаясь животом алого поля маков, прыгает луна. В моей станице – и это правда – в небе разом висят и луна, и солнце. И если солнце плывёт себе над головой не спеша, то, как говорят в станице, луну мотает, будто чумовая Ворона её по небу волочит.

      До горизонта – красные маковые поля. Маки гудят пчёлами, полощутся весёлыми лепестками на жарком уже ветру. Сам автобус похож на толстого шмеля в жёлтой пыльце. Шмель натужно гудит, сопит и покряхтывает.

      Ещё два-три поворота, и вечер.

      Бордовые лучи щекотно егозят по лицам пассажиров автобуса, тыкаются мошкарой в ветровое стекло, кувыркаются за пыльными окнами в маках, как воробьи в лужах. И, если прислушаться, от удовольствия тихо попискивают.

      Слева и справа словно кто-то крутит два огромных, лежащих на земле колеса. И веером спиц то сходятся на горизонте, то разбегаются лесозащитки из уже отцветших абрикосов и розовых шапок душных цветущих акаций.

      В воздухе чиркают ласточки и, если приглядеться, под самым куполом неба наматывают и наматывают круги три-четыре серебристых ястреба.

      Слева промелькнуло цветастое, как все южные погосты, кладбище. Справа застыли серебристые сигары самолётов, ангары, ажурные зонты локаторов. И вот уже за поворотом со стороны залива замелькали мазанки первой станицы.

      Теперь скоро.

      Тридцать километров, и автобус выкатывается на станичную околицу у маленького жёлтого лабаза. Жарко дыша, замирает. Схожу.

      И сразу не пойми откуда под ноги бросается Большая Шерстяная Собака. И крутится, и тычется в колени большой доброй башкой…

      Ещё шагов двадцать – и моя Садовая. Короткая, вся в акациях, уходящая в небо – в конце обрыв над морем, и всё… только ветер, орущие чайки и чиркающие синеву ласточки.

      – Санька, ты?.. – оглядываюсь. Со стороны кладбища, за грейдером, опираясь на посох, стоит Алик. Рядом – его бараны. – Та иди же до хаты… – смеётся и машет мне Алик. – Сморился с дороги. Увидимся. А то твои заждались. С вечера понаехали. Бачишь, у Рябухи сгуртовались… Вон, сидят…

      И точно, у зелёного облезлого штакетника Мишки Рябухи под старым абрикосом на облупленной скамейке сидят все. Ждут.

      «Как узнали?.. – шмыгаю я носом. – Телеграмм не давал…»

      Вот бок о бок сидят Алка Гунтарь в намотанной на огненно-рыжие волосы жёлто-зелёной чалме и синем, в крупных подсолнухах, халате и муж её, Григорий Данилович. Спустил очки на резинке со лба и подслеповато прищурился – катаракта.

      Дальше – Мишка Рябуха с изрезанным морщинами, будто поле бороздами, носатым добрым лицом, в вечной затрёпанной соломенной шляпе и с висящей на губе папиросой. Немного грустный. Как и его жена, Варвара – сидит рядом в синем платке в мелкий горох. Оба померли уже лет пять назад. Скучают.

      И следом, рядком, мои:

      Муха в концертном платье перебирает ноты;

      Корова в диадеме от князя из Монако, голубой пачке и розовых пуантах обмахивается лопухом – жарко;

      Пони в костюме от Юдашкина, с лацканами в васильках;

      цирк лилипутов в полном составе;

      дрессировщик Джордж с хлыстиком и сигарой во рту;

      рядом Ворона в красном колпаке с кисточкой (перья украшены шёлковыми лентами, под крылом – большущая бордовая луна, что повисла над туями кладбища за околицей);

      рядом Жабамуха в алом пеньюаре с голубыми рюшками, только проснулась; на коленях у Мухи скульптор Миша Блюмкин, но младенец.

      За ними:

      Шерстяная Собака с Вязаным Щенком – вяжет;

      Чайка с печальной сардиной в клюве;

      Курица в чёрном платье от Шанель;

      Липасобака прислонила цветущую крону к мазанке – нежно подлаивает.

      И тут с грохотом на скамейку плюхнулось с неба Дерево, всё увешанное мандаринами. Из Китая, провинция Ляу Джи. Семь тысяч две мили отмахало.

      – Ну, как вы тут?.. – и давай от пыли отряхиваться. – Все?

      – А облако?.. – кручу я головой…

      – Да вон, – Липасобака тыкает веткой в живот чему-то очень похожему на соседского хряка Толика, но из ваты. – Не узнаёшь?

      И точно: на трубе, свесив свинячьи копытца сидит Облако. Облако сначала было похоже на всех по очереди,