/p>
ISBN 978-5-4490-9810-8
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Я порою говорю о ней – о смерти
Я это вижу через начищенное до неестественного блеска стекло в крошечном окне принадлежащего мне замкнутого пространства.
При свете дня они перемещаются по строго расчерченным чёрным линиям, в одинаково серых одеждах, соблюдая заданные маршруты. Их движения безнадёжно выверены. На их лицах – либо холодное безразличие, либо отрешённая усталость. И они понимают, что сойти с вектора, заступить за черту – означает гибель.
Лишь изредка кто-то с искажённой гримасой бросается за невидимое ограждение, как в спасительный бассейн, и, разбиваясь о земную твердь, остаётся лежать между фонарными столбами.
Когда ночь наступает подошвами на моё стекло, стирая очертания города, сквозь тёмную жижу сумерек я наблюдаю зелёных светлячков, поднимающихся с обочин, где горбились обездвиженные тела, навстречу мерцающим звёздам…
В какой-то момент кажется – я схожу с ума. Но старик с родниковыми глазами, возникший возле меня, произносит – это действительность, которая существует независимо от тебя. В ней есть всё – и плохое, и хорошее. Важно – на что ты обращаешь внимание.
Всесожжена
Всесожжена.
Безнадеждным закатом
и тишиной, выедающей грудь.
Счастью недлинному – горькой расплатой
стал мой кострами истерзанный путь.
Воспоминанья небывших объятий,
крики в ушах – нерождённых детей.
Будто себя – под иконой, распятой —
вижу за дверью, слетевшей с петель.
Всесожжена.
Чёрной завистью в спину.
Грозами – их не смогла я понять.
Временем всесожжена. И отныне
моя
голая кость
не боится огня.
Каприс Паганини
Воспалённые веки,
обнажённая грудь.
Мне бы голые ветки
тишиной обернуть.
Мне сорвать бы улыбку
с безрассудной луны.
На душе моей скрипке
нет четвёртой струны.
Две гвоздики на стеле —
от заплаканных муз.
Я на простыни белой
к облакам поднимусь.
Запылают рябины
где-то там, в вышине,
под каприс Паганини
на четвёртой струне.
Кровавым браслетом
Моё горло —
как жерло вулкана.
Мои мысли – качели сомнений.
Ах, луна! ты взошла слишком рано…
Убегаю —
от собственной тени.
Я не знаю,
где горше увязнуть —
на постели в телесной болезни
или в мыслях – они словно язвы
на душе.
Словно тысячи лезвий…
Шрам на шее —
я спрячу под локон,
а безумство – за чёрной оправой.
Губы – алым гранатовым соком,
тень догнавшую – под руку,
справа.
И пойдём мы на людях,
открыто,
по широким центральным проспектам…
Только с губ моих дождиком смытый
сок на шее —
кровавым браслетом.
Выпита любовью
Утихла, отступила боль.
Я приняла надёжное лекарство.
И утро раннее – уже не столь
гнетуще. И страдающей от астмы
вот этой улочке, среди домов
зажатой, сдавленной (едва ли дышит) —
осколок неба, лишь глоток – само
спасение, скатившееся с крыши…
Я чувствую физически – меня
как ластиком стирают с чьих-то клеток,
из памяти, ненужную, из сна —
прочь! по спине безжалостною плетью…
На коже – красные рубцы.
На сердце – чёрные ожоги.
Зачем же так? Возьмите образцы
моей четвёртой группы крови. Боги
сказали – я больна. Больна душой.
Но это не чума, не тиф, не так ли?
Прочтите некролог… Диагноз мой:
любовью выпита —
до дна.
До капли.