оксюморон, мой друг.
– Ненавижу, когда разговор затягивает петлю и мне ничего не остается, как задохнуться отсутствием возражений, – отшутился я.
– Я врач, Джадд и привык изучать следствие, пока не обнаружу причину, понимаешь? Если бы дело касалось только меня, я бы попытался разобраться в этой истории, но я не могу подталкивать к этому тебя, Флер, втягивать вашу Фэю. Мне кажется, что это может быть опасно!
– Помнишь ты дал мне совет не сопротивляться своим галлюцинациям, а "досмотреть" их, так сказать? Иначе я застряну между царством живых и мертвых, не так ли?
– Спорный вопрос, но если без философии и с точки зрения психотерапии – да.
– Так вот, каждый из нас должен понять почему, вдруг, всколыхнулось прошлое и пошло на наши жизни такой мутной волной? Кто за этим стоит? Оставить эти вопросы без ответа – значит решить жить в лабиринте, вместо того, чтобы попытаться найти выход.
– Флер сказала мне примерно тоже самое. Какой же у нас план?
– Пока я думал связаться с мамой и расспросить о статуэтке и стихотворении, узнать, что ей известно.
– Тогда я жду от тебя новостей, а до тех пор не будем ничего предпринимать. Мне пора. Флер переехала ко мне.
– Свершилось, – съехидничал я, почувствовав, как зависть и доброжелательность смешиваются во мне в вязкую жижицу.
«Что же это живет в нас людях? – думал я по дороге домой. – Странные пропорции! Неужели это и есть золотое сечение личности? Та самая Ф, даже своим видом утверждающая баланс сил; бесконечность, пересеченная вертикальной прямой, разделившей пространство на соотношения сторон, взвешивающая их на своих скругленных плечах, на которых, поэтому, так сложно удержаться скользким противоположностям, сползающим по ним в нулевую точку безразличного равновесия.
Как называлось то, что я ощутил по отношению к своим друзьям? Хорошо это, плохо, ни то, ни се?! Быть может имя этому – соразмерность, но для ее обозначения придуман знак процента, а он похож на растерявшуюся, съехавшую «Ф». Испытываем ли мы хоть что-нибудь в чистом виде или на отрезке АВ всегда есть кочка С?
Похоже, что есть все таки лабиринты в которых придется остаться жить.»
Приняв душ, уютно устроившись в постели, убедившись, что время еще не слишком позднее, я позвонил миссис Бабкок – моей матери.
– Привет, Эви, – я всегда обращался к ней по имени и говорил "мама", только в ее отсутствие, уж не знаю почему.
Она никогда не пыталась это исправить, говорила, что так даже лучше – меньше условностей и статусов.
– Джадди?!
– Почему ты каждый раз, удивляешься моему звонку так, будто тебе звонит премьер министр в три часа ночи?
– О, все же не так сильно, ведь ты звонишь немножко чаще, чем он.
– Не начинай, Эви.
– Ладно, но правильнее сказать не продолжай, ведь я не могу не начинать уже то, что началось?
– Эви, как ты поживаешь?
– Если цель твоего звонка другая, прошу, не заходи издалека.