но единственный, кто мог мне ее составить был далеко и сам находился не в лучшей форме, так что, я переступил порог, преодолевая жалость к себе.
Я закрыл входную дверь на все замки и постоял немного в темноте, не решаясь включить свет, который, тут же, проявил бы, заштрихованный сейчас полумраком, беспорядок и пустоту.
Пока я так стоял, закрыв глаза, мне показалось, что я провалился в разверзнутую пропасть, но не лечу вниз, а только наблюдаю, как очень медленно и плавно, кто-то очень похожий на меня опускается на дно. Тут же, мысли сделали крутой разворот и я увидел себя наполовину высунувшимся из окна кабинета Брук и в точности, как будто я стоял и слушал этот разговор сейчас, вспомнил ссору, происходившую под окном, за которой она наблюдала и от которой поспешила отвлечь мое внимание.
"Ты отказываешься?" – глухо, явно сдерживая слезы, говорил женский голос. "Только не натвори глупостей!" – предупреждал мужской голос с нотками раздражения и интонацией, выдающей желание быстрее закончить этот неприятный разговор. "Я испугалась, я не хотела его сейчас… Это не вовремя" – последовало оправдание, прорываясь сквозь задушенные рыдания.
"Ты бы сама не приняла такое решение! Кто тебе подсказал?!" – переходя на крик допытывался мужчина. " Я сама…" "Врешь! Еще и врешь! Кто убил его? Кто?!" "Он бы родился больным" – неожиданно низким и спокойным голосом отвечала женщина. " Я не верю тебе! Ты говоришь так, чтобы оправдать себя, свой эгоизм! Больше не хочу тебя видеть! Скажи только, какой врач решился это сделать без моего согласия и, главное, кто тебя надоумил?"
Очевидно в этот момент Брук закрыла окно, потому что больше мне не удалось ничего вспомнить, но и этого мне показалось достаточным, чтобы связать ссору с посылкой, полученной Вилфордом. Догадка пробила меня судорогой нетерпения и паники. Я поспешно достал телефон из кармана и набрал номер Вилфа. Он не ответил.
Я машинально щелкнул выключателем, зажег свет, больше не мучаясь приступом одиночества. Теперь, чтобы я ни делал, мои мысли, так или иначе, крутились вокруг этой истории и их компания отвлекала меня от переживаний о моей осиротелой жизни.
Я занял себя работой, которая не мешала размышлениям – мыл посуду, делая это машинально. Струя воды, ласково облизывающая мои руки, утихомирила поток мыслей, а затем и вовсе разбрызгала их как попало.
Внезапно передо мной возникло еще одно воспоминание. Оно вынырнуло из глубоких глубин, спонтанно, и я впервые почувствовал, именно почувствовал , как, наконец, испытывают то, о чем до этого просто знали понаслышке или думали, что знают. Так вот, я ощутил природу всех воспоминаний.
Эти посланники времени давно презрели своего отправителя и могут доносить порученные им письма, не взирая на хронологический почерк времени и датировку, выцарапанного на памяти, послания. Будучи однажды стерты более свежими записями, они неожиданно проявляются хорошо знакомым орнаментом, в котором замысловато соединяются линии старости с детством или вычурная завитушка объединяет в общий ритм узора, сегодняшний день с тем, который пролетел